Дениза Робинс - Жонкиль
— Она, может быть, слабоумная какая-нибудь? — предположила Поппи Хендерсон.
— О, нет, она очень разумная. Я ей просто не нравлюсь.
— Боже! — воскликнула Поппи. — Подумать только, есть женщины, которым ты не нравишься.
Роланд протестующе поднял руку.
— Прошу тебя, детка, перестань молоть чепуху. Ты знаешь, я не выношу этого.
Она вздохнула и воткнула вилку в картошку.
— Хорошо. Больше не буду. Но расскажи мне о леди, Ролли, то есть Роланд! Она такая хорошенькая, такая элегантная. Но как гордо она с тобой разговаривала!
Губы Роланда скривились. Жонкиль — элегантная, гордая... Это действительно была не та Жонкиль, которую он встретил на балу у Поллингтонов. Как время изменило их... всех их!
— Поппи, — сказал он. — Ты помнишь, я рассказывал о девушке, на которой я женился, и как низко я поступил с ней?
— Да.
— Ну вот, эта леди, с которой я только что разговаривал — моя жена.
Поппи вытаращила на него глаза.
— Это она?
— Да.
— О, Боже! Значит, она сумасшедшая. Я всегда говорила, что девушка, которая вышла за тебя замуж и не хочет жить с тобой, просто буйнопомешанная.
— Нет, Поппи, я же рассказывал тебе, как нечестно я поступил, какую отвратительную штуку я сыграл с ней. Я во всем виноват.
— Может быть, и так. Но ты же сожалеешь об этом и хочешь, чтобы она простила тебя. Она, должно быть, не в своем уме, раз не прощает тебя.
Роланд усмехнулся.
— Да, боюсь, она не простит меня.
— Боже ты мой! — сказала Поппи страстным полушепотом. — Будь я на ее месте, я бы простила тебе все.
Его глаза смягчились.
— Ты глупый ребенок, — сказал он. — Ты не должна растрачивать свою любовь на меня. Я говорил тебе это много раз.
— Почему это тебя беспокоит? Я совсем не жду, что ты влюбишься в меня. Но я обожаю тебя и буду обожать.
Роланд немного покраснел.
— Пожалуйста, не надо, — сказал он. — Ты ставишь меня в неловкое положение, Поппи.
— Тебе нечего стыдиться, — сказала она. — Ты для меня, как святой, никогда ничего не домогался, никогда ничего не требовал. Не то, что другие парни.
— Мужчины — животные, эгоистичные животные, Поппи.
— Но не ты! — возразила она с жаром. — Ты не такой, ты Роланд.
Роланд не знал, что сказать. Он был тронут непринужденностью ее признания, но чувствовал себя неловко. Несмотря на обширный опыт общения с женщинами, он никогда прежде не встречал ни одной, которая была бы так трогательно смиренна, так обожала бы его, как Поппи Хендерсон. Это нисколько не радовало его. Большинство мужчин чувствовали бы себя польщенными и воспользовались бы ее любовью. Но Роланд был достаточно порядочен; кроме того, любовь Поппи никоим образом не могла заглушить его страстного стремления к Жонкиль, надежды на прощение, желания быть с ней, около нее, раскаяния за то, что произошло.
Жонкиль изменилась. Сегодня это была выдержанная, довольно циничная, умудренная жизнью девушка. Но все равно это та Жонкиль, которую он полюбил впервые в жизни. Однако теперь ее можно было не только обожать, но и уважать. Он увидит ее сегодня в шесть. Она, конечно, сдержит обещание. Но что можно сказать или сделать, чтобы заставить ее поверить в искренность его раскаяния, заставить ее простить его? Он был в отчаянии.
Ему было жаль и Поппи, которая страдала сейчас от безнадежной любви к нему. Он делал все возможное, чтобы дать ей понять бесперспективность ее чувства к нему. Но она так все затрудняла, была так настойчива в выражении своей любви, так трогательно подобострастна... Он не жалел, что принял в ней участие, спас ее от многих невзгод и страданий. Но все же жаль, что она любит его так трогательно и безнадежно.
Он познакомился с ней, когда начал работать в компании «Спидо» и поселился в респектабельном, но довольно скромном доме, где сдавались меблированные комнаты. Он продавал не очень много машин и получал не очень много денег. Ему приходилось экономить на всем. Он хотел скопить денег для Жонкиль, хотел завоевать положение в обществе ради нее.
Поппи Хендерсон занимала комнату в том же подъезде, и он несколько раз встречал ее на лестнице, когда шел на работу или возвращался вечером домой. Она была продавщицей в небольшом магазине тканей недалеко от дома; получала мало, недоедала, была одинока в этом мире и вела, как казалось Роланду, собачью жизнь. Она была довольно хорошенькая, но очень усталая и измученная. Очень густые светлые волосы, коротко подстриженные и немного вьющиеся, делали ее лицо птичьим и незначительным. Но спасали ее пара действительно красивых глаз, темно-карих, прекрасно контрастирующих с бледно-желтым оттенком ее волос, и хорошо очерченный рот. В целом ее портил нездоровый цвет лица и худоба тела: казалось, что она больна или вот-вот заболеет.
Роланд жалел ее. Иногда он по пять-десять минут разговаривал с ней в холле; он немного узнал о ее тяжелой жизни, о мужчинах, которые докучали ей, об ужасной борьбе, которую она вела для того, чтобы выжить и не скатиться на дно. Она была хорошей неиспорченной девушкой, жаждущей настоящей привязанности; бедным ребенком, который никогда не знал истинной любви, который осиротел в детстве и с тех пор вел очень неравную борьбу за жизнь.
Иногда ее молодость и маленькая стриженая головка напоминали Роланду Жонкиль, хотя на самом деле девушки совсем не походили друг на друга. Но он представлял Жонкиль на месте Поппи, ведущую такое же ужасное существование, и это сводило его с ума, заставляло страдать.
А потом Поппи на самом деле заболела. У нее был очень тяжелый грипп, и она чуть не умерла. Хозяйка хотела отправить ее в больницу, но Роланд знал, что Поппи испытывает патологический ужас перед больницами. Однажды вечером, проходя мимо ее комнаты, он услышал, как она рыдает и упрашивает хозяйку не отправлять ее в больницу, дать ей умереть здесь. И Роланд решил вмешаться. Он взял на себя заботу о Поппи, вызвал доктора; он оплачивал счета, приносил ей куриные бульоны, супы, молоко — все, что было необходимо, чтобы укрепить ее подорванное полуголодным существованием здоровье. Она постепенно поправлялась. Поппи хорошо понимала: Роланд Чартер тоже не был состоятельным человеком, подозревала, что ему часто приходилось ходить голодным для того, чтобы оплачивать все расходы, связанные с ее затянувшейся болезнью. Она никогда прежде не знала такой щедрости, такой доброты, и поэтому пала ниц перед ним и стала боготворить его.
Теперь она была его рабыней. Ее беспокоило только, что он запрещал ей поклоняться ему, не принимал подарков, которые она подносила ему со всей бесхитростностью и обожанием, свойственным людям ее класса.
