Елена Сантьяго - Унесенные ветрами надежд
Шум голосов в покоях стал тише. Приглашенные женщины снова отправились вниз, на первый этаж. Тем временем заиграла музыка, приглашая гостей танцевать, и ее звуки разнеслись по всему дому. Какая-то жирная супруга плантатора все еще сидела в кресле возле окна. Она запрокинула голову и храпела от всей души, явно опьяненная слишком большим количеством еды и выпитого шерри. Две юные девушки, дочери владельца плантации из Сант-Эндрю, хихикая, о чем-то шептались. Еще две женщины, увлеченные оживленной беседой, как раз выходили из комнаты, чтобы составить общество остальным гостям.
Элизабет встала со стула, на котором сидела, и с наслаждением потянулась. Ей было жарко, нижняя юбка приклеилась к телу, а корсет, все еще туго затянутый, не давал свободно дышать. Больше всего ей хотелось снять с себя праздничный наряд и уйти в свою комнату, чтобы побыстрее улечься в постель. Однако до сих пор ей все еще не удалось поговорить с Норингэмами, которые тоже были в числе гостей, как и будущий супруг Анны Джордж Пенн, крепкий плантатор в возрасте сорока одного года, который два года назад на северо-востоке острова подготовил себе плодородную плантацию и стал возделывать табак. Он был закоренелым роялистом и, когда Кромвель окончательно захватил власть, как и многие его единомышленники, покинул Англию, чтобы попытать счастья в колониях.
Его жена умерла во время плавания через океан, и вот уже около полугода он ухаживал за Анной. Это не было большой любовью, как поведала Анна во время доверительной беседы с Элизабет, но Джордж ей нравился, а ввиду довольно скудного выбора мужчин брачного возраста на Барбадосе это значило уже куда больше, чем могли надеяться другие молодые женщины.
Элизабет выпила немного лимонада, однако напиток, который совсем недавно был холодным, уже стал теплым и неприятным. Она отставила бокал в сторону и пошла вниз.
В большом зале все собрались на танцы. На свободной площадке началось оживленное движение. Пары образовывали ряды, в которых партнеры по танцу стояли друг напротив друга и после нескольких оборотов менялись партнерами, стоявшими по диагонали. Мужчины резво вертели женщин вокруг себя, и все очень старались соблюсти последовательность шагов, чтобы хорошо выглядеть. Однако, учитывая, что большинство из них уже были в подпитии, не обошлось без того, чтобы танцоры постоянно не спотыкались о свои или чужие ноги. Но все воспринимали это с юмором. Пары с ликующим визгом кружились в танце, и смех не утихал. Посреди волнующейся толпы Элизабет увидела счастливое лицо Фелисити. Кузина плыла в объятиях Никласа Вандемеера, который с сияющим видом смотрел на свою партнершу сверху вниз, прежде чем с явной неохотой передал ее следующему танцору. Роберт тоже был среди танцующих. Он держал в объятиях одну из девушек, которые перед этим хихикали вместе на втором этаже. Ее волосы разметались, щеки горели, когда он самозабвенно вел ее в танце. И Роберт смеялся так беззаботно, что Элизабет даже ощутила укол ревности.
На пути в патио она встретила свекра, который разговаривал с двумя плантаторами. Трое мужчин пыхтели трубками и громко спорили. Проходя мимо, она услышала обрывки фраз и поняла, о чем идет речь: они говорили о том самом проклятом новом законе английского правительства и целом ряде предписаний, которые запрещали заморским колониям Англии вести торговлю с другими нациями. И теперь они были обязаны поставлять свои товары только в Англию. Этот так называемый «Акт о навигации» был у всех на устах, поэтому люди на Барбадосе, возмущенные нынешним положением дел, соревновались в предложениях, как можно с ним бороться.
– Англия очень далеко, – сказал Бенджамин Саттон, седобородый мужчина из города Санкт-Томас. – Мы просто будем делать то, что делали раньше. Мы будем вести торговлю с теми, кто платит нам больше и надежно снабжает обменным товаром, – то есть с голландцами.
– Без вопросов, – поддержал его Гарольд Данмор. Он сделал затяжку из своей трубки и шумно выпустил дым: – Чего же теперь ожидает английское правительство? Что мы будем отдавать наш сахар по разорительным ценам и получать за это векселя, за которые невозможно ничего купить?
– Лучше было бы поставлять сюда больше рабов, – поддержал его Джереми Уинстон, худой мужчина в возрасте за пятьдесят лет, чьи большие зубы, желтые от табака, придавали ему вид печальной лошади. – А раз мы их получаем от голландцев, значит, голландцы и будут получать наш сахар.
Как и Гарольд Данмор, Уинстон и Саттон входили в совет Барбадоса, причем Уинстон, который принадлежал к роялистам, сохранял за собой введенный еще королем пост губернатора. Однако судьбы острова уже добрый десяток лет решались на собрании совета, членами которого были все свободные плантаторы. Последнее официальное действие на посту губернатора для Уинстона состояло в том, чтобы провозгласить королем Карла II, однако в этом он натолкнулся на сопротивление и возмущение лагеря пуритан, широко представленных на острове. Впрочем, волнение последних вскоре улеглось, потому что никакого практического влияния на повседневную жизнь провозглашение короля не имело. Плантации надо было расширять и засаживать, а сахар – продавать, и только это принималось в расчет.
– Что же этот куцый парламент хочет сделать с нами, находясь на другом краю света? – спросил Саттон своих собеседников.
– Ну да, они могут послать к нам свой проклятый морской флот, чтобы мы признали верховенство Соединенного королевства, – сказал губернатор, тем самым дав пищу для размышлений.
– Тогда мы найдем средства и способы послать их к черту, – коротко заявил Гарольд Данмор.
У Саттона появилось предложение:
– Может быть, нам стоит своевременно позаботиться о поддержке, например, со стороны других колоний? В конце концов, у них та же самая проблема, что и у нас.
– Об этом мы поговорим через две недели в поместье Саммер-Хилл, на нашем следующем заседании совета, когда нам придется принимать решение по этому поводу. А сегодня я хочу праздновать, – сказал Гарольд.
Его взгляд упал на Элизабет, и он, отделившись от мужчин, направился к ней.
– Ты развлекаешься, дитя мое? – поинтересовался он, вопросительно взглянув на нее.
Она заставила себя улыбнуться:
– О да, праздник удался.
Он, казалось, поверил ей так же, как и поверил лжи об исчезнувшем бычьем окороке.
– Ты прекрасно выглядишь в этом новом платье.
Ее удивило, что он заметил такую мелочь, как ее новый наряд.
– Спасибо большое, – сказала она, пребывая в смущении от комплимента, непривычно прозвучавшего в устах свекра. Она прикоснулась к голубому шелку и немножко стыдливо улыбнулась: – Если бы только оно не было таким неудобным.
