Барбара Картленд - Леди и разбойник
Сэр Болсом Джонс, главный королевский прокурор, поднялся с места и начал длинную и ужасно скучную речь. Он так долго не мог перейти к существу дела, что болтовня леди Каслмейн и ее окружения и комментарии толпы становились все громче, временами совсем заглушая его слова. Тея невольно отвлекалась, хотя понимала: все, что говорится в зале, имеет для нее жизненно важное значение. Но вместо того, чтобы слушать обвинителя, она думала о Лусиусе. Его записку Тея спрятала за корсажем и все время ощущала прикосновение бумаги к своей нежной груди.
Тея не обманывала Марту: с момента получения записки от Лусиуса ей не было страшно. Она вспомнила, как сразу почувствовала доверие к Лусиусу, совершенно не думая о том, что он преступник, которого не приняли бы в приличном обществе. И сейчас она верила, что он может помочь ей, хотя совершенно не представляла, как именно. Но мысль о том, что ее могут повесить, казалась ей теперь такой же фантастической, какой показалась бы полгода назад, если бы тогда ей могло прийти в голову что-нибудь подобное.
Она посмотрела на сэра Болсома Джонса. Это был крупный уродливый мужчина с крючковатым носом и чуть округлившимся брюшком. Взгляд у него был жесткий, а губы — тонкие. Он производил впечатление человека, не способного испытывать малейшую жалость к тем, против кого выдвигал обвинения.
Его голос звучал так монотонно, что Тея даже вздрогнула, когда он наконец произнес ее имя, назвав «этой порочной женщиной». Ей вдруг стало смешно. Как может кто-то думать, что она, Пантея Вайн, могла замыслить убийство Христиана Дрисдейла, чтобы получить его деньги? Однако, стараясь подавить смех, она ощутила устремленный на нее взгляд леди Каслмейн и содрогнулась. В этом зале действительно присутствовала порочная женщина!
Она вспомнила, как посмотрела леди Каслмейн на ее двоюродную бабку в тот день на террасе, когда графиня не разрешила представить ей любовницу короля. Тея не сомневалась, что с того момента леди Каслмейн вынашивала планы мести. Теперь, добившись своего, она вкушала ее сладость.
Тея порадовалась, что графиня не смогла присутствовать в суде.
Напряжение последних недель оказалось ей не по силам, и через два дня после визита к Tee леди Дарлингтон стало так плохо, что врач запретил ей вставать.
Зато она была избавлена от лицезрения торжества, которое излучала леди Каслмейн, и жадного любопытства ее друзей. Для леди Дарлингтон гордость и честь семьи были основой жизни. Позор, который принес им арест Теи, был для нее чуть ли не более тяжелым ударом, чем беспокойство о судьбе внучатой племянницы. Она не сомневалась в невиновности Теи, но для нее было невыносимо знать, что окружающие могут насмехаться над девушкой, порочить ее подопечную.
По обе стороны от себя Тея видела только конвойных, но Ощущала облегчение от того, что могла не тревожиться ни о ком, кроме себя. Если бы леди Дарлингтон была в зале, она страдала бы от любого резкого и безжалостного обвинения — не из-за себя, а потому, что оно причиняло бы боль ее двоюродной бабушке.
Она радовалась тому, что отец не дожил до этого дня и что здесь нет Ричарда. Он бы горячо встал на ее защиту, был бы возмущен той ложью, которую так ловко леди Каслмейн внушила обвинению. Тея была одна, но спрятанная на груди записка словно защищала ее, как будто вокруг были все те, кого она любила и кто любил ее.
Ей принадлежала любовь Лусиуса! Он был всем ее миром.
Тея желала только одного: чтобы он продолжал ее любить.
При мысли о нем сердце девушки забилось быстрее, и наблюдавшая за ней леди Каслмейн почувствовала прилив ярости, потому что Тея казалась почти счастливой. Барбара повернулась к сидевшему рядом с ней кавалеру и бросила какое-то оскорбительное замечание, намеренно постаравшись, чтобы Тея его услышала. Однако ее слова словно канули в пустоту, как камень, который пролетел мимо цели.
Лусиус ее спасет! Тея была уверена в этом.
Сэр Болсом Джонс заканчивал свою речь. Красноречиво и цветисто он описал подробности гибели Христиана Дрисдейла. Нарисованный им портрет порочной злоумышленницы, которая вышла замуж за влюбленного в нее человека много старше нее, лишь потому, что жаждала заполучить его деньги, был столь преувеличенным, что Tee снова стало смешно. Она не могла поверить, что все двенадцать присяжных, которые откровенно скучали в своей ложе, не усомнятся, что она в свои тогдашние тринадцать лет уже была столь расчетлива и жестока.
Однако внимательно присмотревшись к присяжным, она слегка заволновалась. Большинство из них походили на добропорядочных, но туповатых торговцев. Тея подумала, что, пожалуй, они будут действовать по указаниям судьи, какими бы они ни были. Делая вид, будто внимательно слушает речь сэра Болсома Джонса, Тея стала рассматривать судью Далримпла.
Это был человек лет шестидесяти, худой, почти изможденный. На его желчном лице выдавались острые скулы. Густые брови срослись над острым аристократическим носом, а глаза из-под них смотрели зорко и проницательно. Желтоватая кожа резко контрастировала с белым париком, худые длинные пальцы обхватывали острый выдающийся вперед подбородок.
Он сидел очень прямо на стуле с высокой спинкой, всем своим видом олицетворяя могущество власти. Тея почувствовала, что впервые видит здесь, в зале суда, человека, который действительно соответствует своему званию и должности.
Когда сэр Болсом Джонс закончил свое выступление, судья произнес:
— Благодарю вас, господин главный прокурор. Могу я спросить, кто представляет обвиняемую?
Наступило молчание. Казалось, даже сидевшие на задних скамьях затаили дыхание, дожидаясь ответа. Взгляд судьи скользнул по лицу Теи, по пустой скамье у нее за спиной, а потом секретарь суда встал и объявил:
— Милорд, обвиняемая настояла на том, чтобы защищать себя сама.
— Вот как!
Восклицание судьи прозвучало и недоверчиво, и презрительно.
— Леди Пантея Вайн, — обратился он к девушке, — вы действительно не желаете, чтобы вас защищал адвокат, и намерены лично отвечать на выдвинутые против вас обвинения?
— Таково мое желание, милорд, — тихо ответила Тея.
— Быть по сему!
С этими словами судья повернулся к сэру Болсому Джонсу.
— Вы можете продолжать, господин главный прокурор.
— Тогда, с позволения вашей милости, я вызову свидетеля, — заявил главный прокурор. — Приведите сержанта Хигсона.
Секретарь повторил распоряжение, и сержант Хигсон занял свидетельское место. Тея не обманывала мистера Добсона, когда говорила, что не помнит, как он выглядел. Сейчас перед ней был высокий и крепкий человек средних лет с добродушным крестьянским лицом и густой каштановой шевелюрой.
