Карен Рэнни - Гобелен
Жила когда-то женщина — очень красивая, с волосами цвета пламени и глазами зелеными, как лес. Но она предпочла старшего брата.
Лаура была потрясена его ответом — Персиваль понял это по ее глазам. В изумлении глядя на дядю, она пробормотала:
— Моя мать? Персиваль молча кивнул.
Конечно, это все объясняло: и беззаветную любовь к дочери этой женщины, и беззаветное служение этой девочке, и неизбывную печаль, тоску по той, которая давным-давно ушла ИЗ жизни.
— И у тебя никогда не возникало желания жениться? — немного помолчав, спросила Лаура.
«А у тебя бы оно возникло?» — хотел он спросить, но удержался.
— Нет, — отрезал Персиваль и тут же сменил тему: — Вот чего я действительно хочу, так это заполучить настоящего партнера. Игра в шахматы с дилетантом не может удовлетворить мое тщеславие.
— Что ж, дядюшка, давай еще попробуем, но на сей раз обещаю дать тебе серьезный отпор.
Персиваль от всей души желал, чтобы история ее любви окончилась не так трагично, и молился о том, чтобы Бевил привез из Лондона хорошие вести.
Он посмотрел на племянницу, и она, подняв голову, ответила ему долгим пытливым взглядом. Они поняли друг друга без слов.
Прошло полгода с того дня, как Алекс покинул Хеддон-Холл. Шесть долгих месяцев от него не было ни строчки. Лаура делала вид, что спокойна, однако все понимали, что спокойствие это только кажущееся.
Но никто ни разу не видел, чтобы она плакала.
Живот ее рос, и ей все труднее становилось выбираться в Блейкмор, поэтому Персиваль все чаще навещал ее в Хеддон-Холле Она прекрасно держалась, и эта ледяная сдержанность почему-то больше всего его пугала. Казалось, все чувства в ней скованы льдом. Все было, как прежде, изменилась лишь сама Лаура.
Лаура была идеальной хозяйкой, и, хотя ей все труднее становилось взбираться по лестницам, она старалась вникать во все хозяйственные мелочи, чтобы Алекс, вернувшись, увидел, что имение в полном порядке.
Если только он вернется.
Персиваль поспешил отогнать подобные мысли. Что с того, что от него нет вестей? Ведь он на войне, а на войне с почтой всякое случается.
«Но где же Алекс?» — спрашивал себя Перси. Ему не приходило в голову, что Лаура узнала ответ на этот вопрос еще месяц назад.
* * *
— Леди Уэстон, — сказал секретарь, — я не могу найти книгу учета расходов.
— Она в шкафу, Уэсли. Разве граф не говорил вам, где ее найти?
Лаура и секретарь были заняты расчетами, необходимыми для того, чтобы сделать долгосрочные запасы, — дело трудное, а без расходных книг за прошлые годы почти невыполнимое.
Лаура действительно была образцовой хозяйкой. Она чувствовала, что, вникая во все хозяйственные дела, отвлекается от грустных мыслей — только так можно было сохранить в здравии рассудок. Но если днем хозяйственные заботы целиком поглощали Лауру, то ночью ничто не могло отвлечь ее от дум об Алексе. Тогда она начинала молиться, сидя перед гобеленом, перед прекрасным рыцарем, образ которого отождествляла с образом любимого. И в такие минуты ей начинало казаться, что рыцарь оживает. В глазах его появлялась глубина, и они меняли выражение в зависимости от того, что происходило в ее сердце. Иной раз они казались полными решимости, иногда в них читалась грусть, и тогда Лаура задевалась вопросом: в какой момент своей жизни запечатлен пот далекий предок Алекса? Он уходил на войну или возвращался домой? О чем он думал? Повторял ли, как заклинание, извечное «честь, доблесть, мужество» или думал о тех, кого оставил горевать дома? Она так тосковала по мужу, что, и бы не ребенок, вообще не выходила бы из комнат, хранивших его запах.
Она вспоминала дни и ночи, проведенные вместе с любимым. И вспоминала ощущения, которые испытывала в его объятиях.
Конечно, она была не одинока в Хеддон-Холле. Рядом с ней почти постоянно находились дядя Бевил, дядя Персиваль, а также Джейн. И разумеется, ребенок, которого она носила под сердцем. Но Лаура никого не любила так, как Алекса, никого, даже ребенка.
Она тосковала по мужу и находила забвение лишь во сне, когда его присутствие становилось явью. Но наступало утро, чудо исчезало, и тоска становилась еще острее.
Она выходила на прогулки и питалась только потому, что это требовалось для растущего в ней сына Алекса, потому, что так хотел Алекс; но в сердце ее постоянно жил страх за его жизнь, страх, от которого тошнота подступала к горлу.
Однажды она его едва не потеряла и не знала, сможет ли пережить его гибель. Она старалась думать о будущем, старалась верить подбадривавшим ее дядюшкам, но страх все время жил в ней, и никакие слова не могли его уничтожить.
И чем дольше Алекс не возвращался, тем сильнее становился этот страх.
Лаура медленно поднялась со стула — беременность сделала ее неуклюжей — и открыла шкаф, чтобы достать книгу расходов.
Знал ли Алекс, что покинет ее на столь долгий срок?
Скоро малыш появится на свет, а от мужа ни строчки.
— Это не та книга, миледи, — сказал секретарь.
Лаура в смущении улыбнулась — из толстой тетради выпали листы. Уэсли бросился собирать их с пола. Он знал, что хозяйке едва ли понравится то, что она увидит.
Лаура развернула одну карту, потом вторую. Депеша, приложенная к одной из карт, была столь зловещего содержания, что у Лауры мурашки по спине побежали. Она взглянула на даты. Оказалось, что вся эта переписка с Уильямом Питтом велась в то время, когда Алекс старательно делал вид, что самое главное для него — это их счастье, что в мире нет никого и ничего, кроме них. Или, может, это ей в ослеплении любви так казалось?
Ну что же, по крайней мере одна тайна раскрыта. Алекс отправился выполнять миссию, возложенную на него Уильямом Питтом.
— Оставьте меня, Весли, — сказала Лаура, и секретарь поспешно удалился.
Она уселась за стол и разложила перед собой документы. Чтобы вникнуть в содержание переписки, ей потребовался не один час. Итак, Испания вошла в союз с Францией, и теперь Англии придется воевать в Средиземноморье сразу с двумя врагами. Лаура собрала письма и одно за другим сожгла в камине. Последнее письмо от Питта огонь пожрал особенно быстро.
Глава 26
Как бы он хотел оказаться в другом месте, в ином окружении, чтобы не слышать этот нескончаемый рев ветра и грохот волн, заливавших палубу. Фонари раскачивались в темноте, бросая вокруг причудливые тени. И, словно тени, метались по палубе матросы.
«Непобедимый» подбрасывало на волнах, точно щепку, хотя корабль имел осадку в двадцать с лишним футов и соответствующее водоизмещение. Час назад матросам выкатили бочку рома и хорошенько накормили — на флоте его величества по-прежнему считалось, что на сытый желудок, согретый ромом, сражаться приятнее.
