Тереза Медейрос - Озорница (Ангел на час)
— Все минувшие ночи я провел над нотной бумагой, пытался выплеснуть мою страсть в музыке, но в действительности мне нужна ты, и только ты, больше ничего на свете.
После его признания Эмили не могла больше сдерживаться, она прильнула губами к его груди и ощутила солоноватый вкус кожи. Джастин дрожал, как в лихорадке, не мог поверить, что сбываются его самые затаенные мечты и сон становится явью.
Он сжимал в объятиях почти нагое молодое тело, залитое лунным светом, и знал, что девушка сейчас в его власти, он может войти в нее и насладиться, они сольются воедино и вознесутся к небесам. Словно вернулась та незабываемая ночь, когда глазам его предстал чудный дар моря, позднее, казалось, навсегда утраченный. Теперь все изменилось, Джастин стал обладателем не морской нимфы, вынесенной волной на берег, а чудо-песни, переполнившей душу и сердце.
Джастин потянул узел, стягивавший шарф, и не успела Эмили возразить, как грудь обнажилась во всем ее великолепии. Девушка задрожала, как лист на ветру, Джастин прижал ее к своей груди и поспешил успокоить.
— Ты что? Испугалась?
— Все происходит слишком быстро, — призналась она, прильнув ухом к его груди, где молотом стучало сердце.
— Быстро, говоришь? — удивился Джастин. — Да я всю жизнь ждал этого момента.
— Я тоже... Если бы ты только знал... — всхлипнула в ответ Эмили.
Сейчас ей было безразлично, почему она так поступает: из чувства мести или просто потому, что окончательно сошла с ума. Эмили притянула голову Джастина и впилась в его губы. А он упал на колени перед ней, как жрец перед языческим алтарем, и осыпал девушку поцелуями, зарылся головой между ног. Эмили страстно застонала, выгнула спину, Джастин подхватил ее на руки и отнес в мягкую ложбину между дюнами, положил в сахарную постель. Под шум прибоя одна только мысль билась в голове: «Пусть эта ночь длится вечно».
Ни слова не говоря, Джастин сорвал и отбросил юбку, склонился над девушкой, зачарованный блеском ее очей. Сейчас она уже не казалась нимфой, а напоминала ангела, ее нагота пробуждала страстное желание, и одновременно в нем вспыхнула ревность: ведь до него другие могли обладать этим богатством. Джастина обуревали разноречивые эмоции, в голове шумело, как от крепкой выпивки, все плыло перед глазами.
— Джастин? — робко пролепетала Эмили.
— Что, дорогая?
— Ты уверен, что в тебе нет крови маори?
— Может, маори известно нечто непознанное белыми, — ответил он с лукавой улыбкой и расстегнул пуговицy на брюках. — Почему мы должны лишать себя плотских наслаждений?
Широкая спина заслонила свет луны, Джастин оказался наверху, он жадно целовал ее грудь, провел рукой по бедру и прикоснулся к заветному месту. Эмили знала, что этого нельзя позволять никому, она сдвинула ноги, но Джастин продолжал нежно ее ласкать, нега растеклась по телу, и девушка разбросала ноги.
Она рассчитывала с помощью своих женских чар поработить Джастина, а вышло как раз наоборот. Эмили оказалась слабой и бессильной перед мужскими чарами, она корчилась на песке и молила бога остановить время.
Никогда в жизни Джастин не испытывал такого чувства, даже в объятиях женщины, на которой хотел жениться; он сгорал от страсти, но понимал, что не имеет права зайти слишком далеко. Его палец вошел в глубь заветного места, и Эмили вскрикнула, палец вышел и вновь вошел, а девушка поморщилась и закусила губу. Джастин заколебался, не решаясь идти дальше, приподнялся и неожиданно спросил:
— Эмили?
— Да? — откликнулась она, распахнув глаза.
— Мне кажется, ты оговорила себя. Не такая уж ты негодница, какой пыталась представиться.
— Что за глупости! — возмущенно фыркнула Эмили. — Мне учителя все уши прожужжали, какая я дрянь.
— Попробуй описать, — со вздохом продолжал Джастин, — в какой позе тебя застали с сыном садовника, а потом обвинили в том, что ты скомпрометирована?
— Может, об этом поговорим позже?
«Господи! С огромным удовольствием! Но ведь потом будет слишком поздно, могу ли я это допустить?»
— Нет, давай все обсудим сейчас. Так о какой позе шла речь?
— Да ничего особенного, — раздраженно ответила Эмили. — Сын садовника валялся на земле в крови, а я стояла над ним с вилами в руках. Пришлось его наказать. Ему, видите ли, вздумалось совать язык мне в рот, а язык у него как червяк. Но ты не волнуйся, я его не убила, только поранила.
— Последний вопрос, дорогая, — стоял на своем Джастин, хотя ему нелегко давалось каждое новое слово. — Как давно ты не знала мужчину?
— Восемнадцать лет, — засмущалась Эмили, зарделась и захлопала пушистыми ресницами.
Джастин крякнул, откатился в сторону и уставился в небо. Звезды насмешливо подмигивали, и он не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться.
— А ты хоть знаешь, как мужчина доказывает свою любовь женщине? — спросил Джастин, тщательно подбирая слова.
— Конечно, знаю, — с негодованием запротестовала Эмили, присела на корточки и спрятала пылающее лицо между колен. — Мужчина засовывает свой...
Джастин поспешил прикрыть ей рот ладонью. Не хватало только выслушать лекцию подобного рода из уст ребенка! Эмили, чувствовалось, обиженно надула губки, а глаза подозрительно заблестели и вот-вот наполнятся слезами. Как объяснить чудачке, что ее робкое признание доставило ему несравненное удовольствие?
Значит, он мог стать первым мужчиной в ее жизни! При этой мысли ему представились полузабытые образы прошлого: зеленые холмы и аккуратно подстриженные деревья, яркий весенний день, бегущие по ровной дороге кареты, убранные цветами, чистый воздух напоен мелодичным перезвоном церковных колоколов, рядом Эмили в длинном белом шелковом платье с фатой, и слезы счастья стоят в ее глазах, прикрытых легкой вуалью.
Нельзя терять надежду, надо верить в будущее. Джастин погладил Эмили по щеке. «Наконец-то судьба щедро меня одарила, — подумал он, — и отныне жизнь пойдет по-новому. Рядом — чистое, невинное создание, и главное сейчас ничего не испортить, не замарать».
— В чем дело, Джастин? Ты меня не хочешь? — жалобно спросила Эмили, и слезы заструились по его пальцам.
Джастин отдернул руку. Что можно ей ответить? Если дать себе сейчас волю, потом не будет сил расстаться. Он пытался увести мысли в сторону, сосредоточиться на чем-то ином, вспомнить пятую симфонию Бетховена, фуги Баха или, на худой конец, похоронный марш Шопена, но в голове звучала другая мелодия, и этой песней была Эмили.
А она тупо смотрела в его спину и мучительно пыталась найти ответ на собственный вопрос: «Ты меня не хочешь?» Молчание становилось тягостным, и сам собой напрашивался ответ: «Нет, не хочет. Я не нужна ему. Я вообще никому не нужна». Выходит, Дорин права была, утверждая это. Но сейчас еще хуже, чем прежде. Ночная мгла не укрывает темным покрывалом, а висит над головой грозной тучей, и звезды напоминают льдинки. Одиночество тошнотой подступило к горлу.
