Александра Соколова - Царский каприз
Он вспыхнул.
— Что такое? Что я мог подумать и «заподозрить»? В какой еще глупости ты вздумаешь обвинять меня?
— Спасибо тебе за то, что ты так свято и так глубоко веришь мне! — сказала княгиня, прижимаясь головой к его плечу.
Бетанкур отстранил ее и, встав из-за чайного стола, начал нервными шагами ходить взад и вперед по комнате.
Софья Карловна с удивлением и почти с испугом следила за ним. Она видела и понимала, что он чем-то недоволен, и это непривычное для нее недовольство так сильно взволновало ее, что она решилась рассказать Александру Михайловичу все, неожиданно вызвав тем самым необычайное волнение.
— Во всяком случае, мне не хотелось бы, чтобы ты мою голову подставляла под его гнев из-за твоей дикой фантазии!
— Ты шутишь, Александр? Что ты называешь моими «дикими фантазиями»?
— Все те дерзости, которыми ты ответила на слова государя, и тон, которым ты позволила себе говорить с ним и которого он до сегодня, конечно, никогда не слыхал и, по всей вероятности, никогда впредь не услышит!
Так резко и грубо Александр Михайлович еще никогда не говорил с княгиней, и она сидела перед ним, вся охваченная каким-то странным, непонятным чувством. Перед ней словно новый мир открывался, у нее в душе точно свет какой-то погасал.
— Что ты говоришь? Боже мой, что ты говоришь? — могла только выговорить она.
— Я говорю, что я ни за чьи в мире безумства не намерен платить своей карьерой и что я не для того с таким трудом добивался флигель-адъютантских аксельбантов, чтобы поплатиться ими за твои театральные выходки и старосветские гримасы!
Софья Карловна откинулась головой на спинку кресла, сложила на коленях свои красивые руки и сидела неподвижно, как загипнотизированная. Ей казалось, что она видит страшный сон, и ей мучительно хотелось проснуться.
Бетанкур тоже упорно молчал, большими шагами меряя зал вдоль и поперек.
— Что теперь будет?.. Что будет? — проговорил он, наконец, останавливаясь перед окном и горячим лбом прикладываясь к холодному стеклу рамы.
Софья Карловна откликнулась на это восклицание, которого положительно не понимала.
— Да объясни мне, пожалуйста, чего ты боишься? И при чем тут ты? Ведь беседовала с государем я!
— А что ж, тебя в армию тем же чином сослать можно? Или от двора тебя отчислить?.. Или в солдаты, наконец, разжаловать?..
— Но я полагаю, что и с тобой ничего подобного сделать нельзя, раз ты ни в чем не провинился?..
— Ты «полагаешь»… — передразнил он ее. — Какое мне дело до того, что ты «полагаешь» и чего ты «не полагаешь»? Я забочусь о том, что скажет и сделает государь, а не о том, что в твою голову взбредет!..
Софья Карловна слушала и едва понимала. Так даже тривиальный и невоздержанный князь Несвицкий только изредка выражался. Она встала и молча направилась к двери.
Бетанкур не остановил ее.
— Я пройду к Вове! — сказала княгиня, останавливаясь в дверях.
— И прекрасно сделаешь!.. Не жди меня, ложись!.. У меня сегодня много занятий… Я долго засижусь в кабинете!
— Я могу прийти тоже посидеть с тобой? — робко предложила она.
У него вырвался жест нетерпения и он резко ответил:
— Сделай одолжение, не беспокойся! Я не могу серьезно заниматься, когда мне мешают!
Софья Карловна промолчала. До сих пор она никогда не мешала ему.
Александр Михайлович действительно пришел в спальню только часа полтора или два спустя. Княгиня, все время не спавшая и тревожно прислушивавшаяся к его шагам в кабинете, притворилась спящей, но заснуть смогла только под утро, будучи вся измучена непривычными впечатлениями, вынесенными из беседы с Бетанкуром.
Когда она проснулась утром, его в спальне уже не было. Он пил чай в большом зале, заменявшем столовую по моде того времени, когда отдельные столовые имелись только при исключительно обширных квартирах и при дворцах. Войдя в зал, Софья Карловна тотчас заметила тревожное выражение на его лице и заботливо спросила:
— Что с тобой, Александр?
— Ничего особенного!.. Служебное приглашение во дворец получил, которое не обещает мне ничего хорошего!..
— Приглашение? Что это значит?
— Я ни на кофе, ни на бобах гадать не умею, а потому на твой вопрос сейчас ответить не могу!.. Вот вернусь, тогда посвящу тебя в предмет той беседы, для которой я приглашен.
— Но чего же ты можешь опасаться?
— Ах, Боже мой… Конечно, ничего!.. Вероятно, меня или в чин произвести хотят, или аренду мне предложат.
— Ты шутишь!..
— Что же мне, в самом деле, что ли, аренды добиваться или прямо в генералы проситься после того, что случилось?..
— Но ведь ты за собой никакой особой вины не знаешь? Ты ничего не сделал?..
— Я-то ничего!.. Зато другие за меня постарались!..
— На что ты намекаешь? Ведь не я же могу служить предметом твоего вызова и возможной неприятности для тебя по службе?
— Не можешь, так и говорить не о чем! — резко оборвал княгиню Бетанкур, вставая с места и направляясь в кабинет.
— Ты что же, уже собираешься?
— Разумеется!.. Чего же ждать? Теперь скоро двенадцать; пока я оденусь, пока до дворца доеду… Не заставлять же меня дожидаться!.. Ведь я-то с ума еще не сошел!
— В котором же часу ты вернешься?
— Ах, Боже мой, почем я знаю! — нетерпеливо ответил Александр Михайлович, не оборачиваясь.
— Я потому спросила тебя, что Вова что-то беспокоен!.. Няня говорит, что еще вчера с вечера у него был маленький жар, и ночь он провел тревожно.
— Я-то тут причем?.. Я не детский доктор!.. Пошли за тем, кто обыкновенно лечит его; ведь у тебя манера вечно пичкать его микстурами.
— Но без тебя я не знаю, на ком именно из докторов остановиться.
— Да хоть всех лейб-медиков разом созови, меня-то только в покое оставьте! — уже прямо крикнул Бетанкур, исчезая за дверью и оставляя Софью Карловну в таком настроении, какое ей еще не приходилось испытывать с той минуты, как она поселилась под одной кровлей с горячо любимым человеком.
Уезжая, Бетанкур даже не зашел к действительно расхворавшемуся ребенку и, холодно поцеловав княгиню, сказал, чтобы она не ждала его к обеду, потому что он, вероятно, проедет в клуб, где ему нужно повидаться кое с кем из товарищей.
Она промолчала и прошла в детскую, где оставалась все время до обеда. Но дождаться Александра Михайловича ей не удалось. Он угадал, сказав, что останется обедать в клубе, и этот обед, против всякого обыкновения, затянулся до позднего вечера.
Около десяти часов вечера Бетанкур прислал сказать, чтобы его не ждали раньше часа или двух часов ночи, вернулся же он только на заре и прямо прошел в кабинет, даже не заглянув в спальню, где его ждала княгиня, охваченная двойной мучительной тревогой. Ее и его отсутствие удивляло и пугало, и ребенок, видимо, расхварывался.
