Тереза Медейрос - Ваша до рассвета
Как и предупреждал ее Беквит, были дороги, по которым мужчина должен путешествовать в одиночестве.
* * *
Саманта сидела в маленькой комнате для завтрака, где Беквит проводил собеседование, прежде чем взять ее на работу, и слушала, как французские позолоченные часы на каминной доске со щелканьем отмечают минуты ее жизни. Исчезновение Габриэля не оставило ей другого выбора, кроме одного – экспромтом стать хозяйкой дома для его родственников. Она ушла ровно настолько, чтобы привести в порядок волосы и надеть новое платье – нечто мрачное из темно–бордового бомбазина и безо всяких оборок, которые могли бы смягчить строгие линии.
Маркиза опустилась на самый край кресла с подголовником, ее губы были неодобрительно поджаты, а обтянутые перчатками руки лежали на коленях. В то время как маркиз просто плюхнулся в свое, и его пейслевый жилет натянулся на необъятном животе. Валери и Юджиния сидели, прижавшись друг к другу на греческой софе, и выглядели так несчастно, что Саманта почти пожалела их. Гонория взгромоздилась с ногами на оттоманку и сидела там, обнимая колени, выглядя скорее на семь лет, нежели на семнадцать. Громоздкое инвалидное кресло стояло в углу, его зловещая тень была для всех них упреком.
Когда золотистые лучи солнца стали медленно исчезать, тягостную тишину прерывали только случайные вздохи и приглушенное звяканье чайной чашки.
Саманта поднесла свою собственную чашку к губам и не удержалась от гримасы, поняв, что чай давно остыл.
Она опустила чашку и увидела, что мать Габриэля открыто смотрит на нее пристальным взглядом.
– Что же вы за медсестра, мисс Викершем? Не могу поверить, что вы позволяете ему вот так бродить одному и даже не пошлете слугу, который мог бы о нем позаботиться. Что, если он упал в овраг и сломал себе шею?
Саманта поставила чашку на блюдце, пытаясь притвориться, что эта женщина не озвучивает ее собственные страхи.
– Могу вас заверить, миледи, что нет необходимости беспокоиться. Ваш сын гораздо самостоятельнее, чем вы можете предположить.
– Но прошло уже почти три часа. Почему он не возвращается?
– Потому, что мы еще здесь. – После мрачного заявления мужа маркиза перевела свой взгляд на него. Тот уселся поглубже в кресло.
– Тогда почему мы не можем поехать домой? – сказали Валери и Юджиния практически одновременно.
– О, пожалуйста, папа, – попросила Валери. – Нам так скучно!
Юджиния скатала носовой платок в шарик, ее лицо выражало надежду.
– Вэл права, мама. Если Габриэль не хочет, чтобы мы были здесь, то почему бы нам не принять его желание и не уехать? Здесь остается мисс Викершем, она позаботиться о нем.
– Я не понимаю, зачем ему медсестра, – резко сказала Гонория и быстро кинула на Саманту извиняющийся взгляд. – Вы могли просто оставить здесь меня, и я бы позаботилась о нем!
– А как же твой дебют? – мягко напомнил ей отец. – Твой первый бал?
Гонория склонила голову, позволив мягким темным локонам, словно вуалью, закрыть ее задумчивый профиль. Она могла бы быть более преданной брату, чем сестры, но ей было всего лишь семнадцать.
– Габриэль нуждается во мне больше, чем я нуждаюсь в этом дурацком балу.
– Я не сомневаюсь, что вы отлично заботились бы о брате, – сказала Саманта, тщательно выбирая слова, – но я уверена, что ему было бы гораздо приятнее знать, что вы дебютировали и получили шанс найти мужа, который будет обожать вас так же сильно, как и он.
Гонория благодарно посмотрела на нее, а мать Габриэля поднялась и шагнула к французскому окну, которое оставили наполовину открытым, чтобы освежить душную комнату.
Она встала там, пристально глядя в темнеющий полумрак, тень легла на ее глаза.
– Я не знаю, как он может выносить жить такой жизнью. Иногда я думаю, что было бы милосерднее, если бы он просто…
– Кларисса! – рявкнул маркиз, садясь в кресло и с силой опуская трость на пол.
Леди Торнвуд резко обернулась, в ее голосе ясно прозвучала истеричная нотка.
– О, почему бы просто не сказать это вслух, Теодор? Каждый из нас думает об этом, когда смотрит на него.
Саманта поднялась на ноги.
– Думает о чем?
Мать Габриэля повернулась к ней, ее лицо приобрело жесткое выражение.
– Что было бы милосерднее, если бы мой сын умер на палубе того судна. Было бы милосерднее, если бы его жизнь закончилась легко и быстро. Тогда он не должен был бы проходить через все эти страдания. Он не должен был бы жить вот так – жалкой полужизнью, словно он человек только наполовину!
– И как удобно это было бы для вас! – горькая улыбка коснулась губ Саманты. – В конце концов, ваш сын умер бы героем. Вместо того чтобы вынужденно противостоять грубому незнакомцу в такой прекрасный весенний день, вы могли бы ездить сюда и класть цветы в его склеп. Вы могли красиво рыдать, оплакивая его трагическую потерю, и закончить с трауром как раз как раз к первому балу сезона. Скажите мне, леди Торнвуд – вы хотите покончить со страданиями Габриэля? Или со своими собственными?
Маркиза побледнела так, словно Саманта дала ей пощечину.
– Как вы смеете так говорить со мной, вы, самонадеянное создание!
Но Саманта не поддалась на попытку ее запугать.
– Вы едва можете взглянуть ему в лицо, не так ли? Поскольку теперь он больше не золотой мальчик, которого вы обожали. Он больше не может играть роль прекрасного сына, преданного матери. И поэтому вы готовы списать его со счетов. Как вы думаете, почему его сейчас здесь нет? – Она обвела осуждающим взглядом всю комнату и снова вернулась к матери Габриэля. – Потому что он точно знает, что вы все думаете каждый раз, когда вы смотрите на него. Ваш сын, может, и слеп, миледи, но он не глуп.
Саманта стояла с дрожащими руками, сжатыми в кулаки, и медленно осознавала, что Валери и Юджиния смотрят на нее, открыв в ужасе рты. У Гонории задрожали губы, словно она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
На Саманту нахлынул стыд. Но даже сейчас она не могла заставить себя пожалеть о своих словах, только о той потере, которой они будут ей стоить.
Она повернулась к маркизу, гордо подняв голову, чтобы встретить его прямой пристальный взгляд.
– Простите мне мою дерзость, милорд. Я соберу вещи и буду готова уехать завтра утром.
Она пошла к двери, но маркиз поднялся и преградил ей путь, его густые брови образовали прямую линию.
– Задержитесь всего на минуту, девочка. Я вас еще не увольнял.
Саманта склонила голову в ожидании его отповеди, которую она заслужила своей неуважительной тирадой по отношению к его жене.
– И не собираюсь, – сказал он. – Судя по впечатляющему проявлению характера, которому я только что был свидетелем, вы как раз то, в чем нуждается мой тупоголовый сын. – Взяв в руку трость, он быстрым шагом прошел мимо Саманты к двери, оставив ее стоять на месте, онемевшую от шока. – Ну, Кларисса, девочки. Мы едем домой.
