Лариса Шкатула - Рабыня благородных кровей
Несчастные рабы, подгоняемые монголами, стали сбрасывать деревья в ров, приготовившись к смерти, но русские больше не стреляли.
Вдруг один из рабов с цепями на ногах поднял голову и закричал по-русски:
— Не жалейте нас, робяты, стреляйте! Хоть и не своей волей, а врагу служим! Лучше смерть, чем собачья жизнь!
— Наш, русич! — заговорили между собой защитники города.
Кто-то, вглядевшись, пробормотал:
— Мать моя, да у него ноздри вырваны! Видать, в побег ударялся!
Всеволод стоял и вместе с другими смотрел, как монгольские телеги, кое-как освободившись от груза, развернулись и поспешно покатили прочь. На дне их, укрытые щитами и телами рабов, лежали вражеские лучники.
— Князь Всеволод! — вдруг услышал он голос жены и, обернувшись, увидел, как она подошла к городской стене в сопровождении двух холопов, которые несли огромную, накрытую белым рядном корзину. В холодном осеннем воздухе был виден шедший от неё пар, который щекотал ноздри аппетитным запахом. — Дозволь защитников города пирогами угостить!
Всеволод хотел напуститься на непокорную жену. Разве не он запретил ей появляться здесь? Но посмотрел на посветлевшие лица окружающих и кивнул:
— Дозволяю!
Князю было не по себе. Он оттого запрещал Ингрид сношения с горожанами, что не хотел её нечаянной встречи с Анастасией.
Он тяжело привыкал к мысли, что бывшая жена потеряна для него навсегда. Но, как водится, не хотел до поры, до времени терять и нынешнюю. И он побаивался, что она узнает о его — месяц назад — посещении дома Астахов.
Анастасия тоже обернулась посмотреть на Ингрид. Прежде ей казалось, что та, которая заняла её место, должна быть много хуже, и она думала, что Всеволод скрывает жену, стесняясь её невзрачного вида.
Красота Ингрид ошеломила её. Анастасия на миг даже забыла, что у неё есть Аваджи, и что она сама оттолкнула Всеволода. Женитьба его на такой красавице показалась ей чуть ли не предательством. Спасибо, вовремя опомнилась: ведь Всеволод умолял о любви её, Анастасию, при такой-то красивой жене.
Думать так было грешно, но думалось. Случилось это всего месяц назад.
Жила Анастасия, как и прежде, в родительском доме, в своей ещё девической светлице. Дети её не обременяли. С Владимиром возилась нянька, а Ойле отдали кормилице, перетянув Анастасии грудь.
Боярыня Агафья верила, что Анастасия опять выйдет замуж — не оставаться же одинокой в восемнадцать лет! А значит, не след самой детей кормить — знатной женщине грудь положена упругая. Для кормления кормилицы есть!
Анастасия в ту ночь долго не могла заснуть. Она не хотела никакого другого мужа, кроме Аваджи. "А вдруг его и в живых больше нет?" колыхнулась мрачная мысль. Она стала думать о муже и вдруг увидела его так отчетливо, будто он был совсем рядом. Аваджи сидел у костра и грустно смотрел на огонь. Она чуть было не крикнула ему:
— Любимый!
Но в эту минуту услышала странные звуки снаружи. Кто-то лез в её окно.
В другое время она отнеслась бы к этому спокойнее, но последние события вывели её из себя. А когда поняла, кто ночной гость, рассердилась ещё больше: его в дверь гонят, а он в окно лезет?!
Зажгла свечу, накинула поверх ночной сорочки длинный вязаный плат и нарочно низко поклонилась ночному гостю.
— Здравия желаю, Всеволод Мстиславич! И заранее прощаю тебя за то, что не бережешь чести женщины, бывшей твоей женою. Хочешь, чтобы люди судачили, будто к дочери Михаила Астаха полюбовники по ночам в окно лазают?
— Настюшка! — растерялся князь. — Я же ничего такого не хотел! Только поговорить, рассказать, как истосковалась по тебе душа моя! Я тут поразмыслил и понял, отчего ты меня прогнала: боишься, что за прошлое попрекать тебя стану. За дочку, от нехристя прижитую. За то, что волей за него пошла. Не сомневайся, слова худого не скажу. Дочку в монастырь отдадим, доброй монахиней станет…
— Ты за меня уже все решил, — насмешливо перебила его Анастасия. Уверен, что я опять захочу быть твоей женой?
— Так, это… все женщины хотят! — глупо брякнул князь, и она еле сдержалась, чтобы не расхохотаться.
— Выходит, все, да не все!
— Опять же, сын без отца растет.
— Это моя забота.
— И моя! — обозлился Всеволод. — А будешь упорствовать, отберу его! Кто против князя слово вымолвит? Чай, родного сына в свои палаты забираю…
— Да ведь ты женат! — простонала Анастасия. — Разве жена у тебя плохая? Она тебе дюжину народит!
— Не плохая. А не народит. Бесплодная, вишь, оказалась. Епископ разрешит с нею развестись. Все знают, князю наследник нужен.
Откуда к Анастасии пришло это знание, она сама удивилась. Очевидно, как и многое другое, что она вдруг стала уметь. Опять будто чей-то голос нашептывал у неё в голове, а она просто повторяла это вслух.
— Но твоя жена в тягости!
— Что? — не поверил своим ушам Всеволод. — А почему я не знаю?
— Откуда ж тебе знать, ежели сыну твоему всего две седмицы.
Всеволоду стало не по себе. Уж не испортили ли Анастасию нехристи? Иначе, отчего она вещает о том, что никому неведомо? Ведьмино это знание!
— Как ты можешь ведать о том, ежели и жену мою никогда не видела?
— Знаю, и все. Один шаман меня научил, — солгала она; все равно ведь не поверит, если ему правду сказать.
— А ну как ты меня обманываешь? — усмехнулся он.
— Куда же мне тогда от тебя деться? Я всегда здесь буду.
Всеволод, обиженный, но и с тайной радостью в душе — отчего-то он Анастасии поверил — все же не выдержал, спросил у нее:
— Неужели ты меня не любила?
— Любила. Ты был моей первой любовью.
— А разве она у людей не одна?
— Не знаю, как у других, а у меня получилось, что не одна.
— Хорошо, — сухо кивнул он. — Нонче я уйду. Но гляди, ежели обманула… Тебе и вправду деваться некуда.
Он вошел в свою опочивальню не без некоторого трепета. И разбудил сладко спящую Ингрид.
— Душенька, — сказал он, — ты случаем не в тягости?
Та смутилась.
— Боюсь и поверить. Решила до срока не оповещать, чтобы уж наверняка знать… Вдруг обманусь?
— Не обманешься, — отчего-то вздохнул князь.
Глава сорок пятая. Благодарность джигита
Джурмагун слушал молодого юз-баши не перебивая. Потом он легонько хлопнул в ладоши, и молчаливый нукер внес в шатер кувшин с кумысом и поднос с горячими лепешками. Движением бровей Джурмагун указал на Аваджи, и тому подали то же, чем завтракал он сам. Этот скромный завтрак больше всего другого рассказал юз-баши о великом багатуре. Он вспомнил яства, которые в больших количествах потреблял Тури-хан, и подивился, почему такие мысли прежде не приходили ему в голову? Оказывается, настоящий воин должен следить за своим телом, вкушать скромную пищу и уметь выслушать нижестоящего, чтобы поступить с ним по справедливости.
— Почему ты решил поселить своих людей именно в этом урусском селе? насытившись, спросил его Джурмагун.
— Мои люди устали. Много дней и ночей провели они под открытым небом, в мокрой одежде, не имея возможности её высушить…
— Разве джигиты великого Покорителя Вселенной не привыкли переносить лишения?
— Привыкли, — склонил голову Аваджи, — но уставший воин сражается не так хорошо, как отдохнувший.
— И что ты хочешь от меня? — полководец сузил свои и без того узкие глаза так, что они превратились в щелочки.
— Наказания, — просто сказал Аваджи. — Я потерял шестерых воинов, ещё не приступив к сражению.
— А если я прикажу отрубить тебе голову?
— Я приму это решение как справедливое, — юз-баши смело встретил испытующий взгляд Джурмагуна.
— Видно, ты — смелый человек, — усмехнулся Джурмагун. — Мне как раз такой и нужен. Пошли гонца к своим людям — пусть немедля уйдут из села. Дожди прекратились, а обсушиться они могут и у костра. Лучше быть мокрым, но живым. Разберемся мы с этим селом позже, когда город возьмем. Никто не смеет угрожать нашим багатурам: ни человек, ни злой дух!
Он скупо улыбнулся и жестом отослал Аваджи прочь.
В ожидании своей участи тот присел у костра неподалеку от шатра, потому что едва он направился вниз с пригорка, намереваясь встретить своих джигитов, как был остановлен незнакомым нукером.
— Джурмагун приказал тебе остаться и ждать. Он позовет. О твоих людях позаботятся.
Аваджи сидел, глядя на огонь, а мимо неспешно проходили богато одетые воины и скрывались в шатре Джурмагуна.
Прошел час. Или больше. Аваджи перестал замечать бег времени. Он словно превратился в одну из каменных баб, которые веками торчат на вершинах степных курганов и смотрят вдаль пустыми глазницами. Что час для них, что год — все едино!
Пришел он в себя оттого, что тот же самый нукер тронул его за плечо.
— Полководец зовет!
Аваджи поспешно встал. Сейчас он узнает свою судьбу.
