Лора Бекитт - Дикая слива
Мастерская почтенного Дуань-яна славилась тем, что обеспечивала поставку различных сортов шелка императорскому двору. Иногда шелк изымался по низким ценам по предъявлению казенных распоряжений для различных раздач и пожалований. Дуань-ян никогда не срывал сроки, всегда исполнял любые приказы, за что неоднократно награждался серебряными табличками.
Тем не менее, приказ, точнее просьба наследника правителя Гуандуна показать и рассказать ему и его юной жене, как делают шелк, вызвала у Дуань-яна необычайное волнение.
— Подумать только, он так вежливо разговаривал, и просто держался! Из него наверняка получится великодушный и справедливый правитель! Говорят, он недавно женился на дочери самого императора!
Привыкшая находиться наедине со своими мыслями Мэй не принимала участия во всеобщей суете. Когда знатные гости вошли в мастерскую, она отправилась кормить гусениц листьями шелковицы, смешанными с мукой из риса, зеленого горошка и черных бобов. Считалось, что такой корм очищает шелкопряда и способствует завиванию прочной и блестящей нити.
Она возилась с гусеницами, когда одна из девушек, подойдя к ней, шепнула:
— Какая счастливая эта принцесса! Мало того, что она сказочно богата, у нее молодой красивый муж!
Хотя Мэй не слишком хотелось любоваться на чужое счастье, она не удержалась от того, чтобы взглянуть на настоящую принцессу, и присоединилась к толпе мастериц, которых хозяин выстроил по обе стороны помещения.
Солнце пронизывало мастерскую тонкими золотыми нитями, отчего казалось, будто принцесса находится внутри огромного кокона.
Она и впрямь выглядела красивой и очень нарядной. К шляпе из блестящей соломки были прикреплены две широкие шелковые ленты, ниспадающие на плечи. Вокруг шеи был обвит пурпурный шарф, обшитый золотой бахромой. В мочках уха красовались по две серьги, и с каждой свисала большая жемчужина. Нижнее платье было украшено драгоценными камнями, а верхнее расшито драконами и фениксами.
Рядом был молодой мужчина, тоже очень красивый и роскошно одетый.
Когда знатная пара вошла в мастерскую, работницы почтительно склонились перед ними, ожидая, когда княжеский сын небрежно махнет унизанной кольцами рукой, позволяя им выпрямиться.
Вот уже около месяца Киан жил в Кантоне вместе с Сугар. Он был поражен, как мало принцесса знала о реальном мире. Она рассказала мужу о том, что жене, наложницам и дочерям императора часто присылали образцы шелковой материи, но никто из них не имел понятия, как производится эта ткань.
Киан помнил, что Мэй работала в одной из таких мастерских, и воспользовался случаем, чтобы лишний раз вонзить в свое сердце невидимый кинжал.
В целом его отношения с женой складывались не так уж плохо. Сугар была образованной, начитанной девушкой, при этом воспитанной в духе беспрекословного подчинения мужчине.
Они плавали на лодке по Жемчужной реке; выходили в море на корабле, гуляли по городу в сопровождении охраны и свиты. Киан исполнял супружеский долг каждую ночь, но делал это быстро, без свойственного новобрачному пыла. Впрочем, так поступали многие мужчины, сберегая силы для развлечений на стороне. Но Киан не развлекался. Ему вообще не было весело. Сугар с интересом слушала рассказ Дуань-яна, тогда как Киан обводил мастерскую рассеянным взглядом. Плетеные корзины, бамбуковые полки, большие чаны. Женщины с грубыми красными руками, одинаково неряшливо причесанные и бедно одетые.
Сначала Мэй смотрела на принцессу, а после обратила взор на ее мужа и… обмерла. Перед ней стоял Кун, ее Кун, целый и невредимый, в роскошном наряде, рядом с прелестной девушкой, которую называли принцессой и его женой!
Внутри Мэй застыла память, мягкая, как смола, и вместе с тем неизменная, как камень. Она причиняла боль и вместе с тем позволяла жить. Иногда ей снился сон, в котором Кун приходил к ней таким, каким был прежде, и Мэй всегда с болезненным волнением ждала этих призрачных свиданий. Но что она видела сейчас?!
В череде перерождений человек не способен вернуться к своему прежнему облику, такое невозможно. Так же, как живые не могут протянуть мертвым руку и вытащить их из-за той невидимой черты, за которой начинается небытие.
Могла ли пустая, страшная оболочка наполниться плотью, ожить, начать двигаться и дышать?!
Она задавала себе этот вопрос до тех пор, пока не столкнулась с ним взглядом. В этот миг Мэй поняла, что он ее узнал и что он так же потрясен, как и она.
Мэй смотрела на Куна, а он — на нее. Они буквально купались во взглядах друг друга. Иного мира не существовало, он растворился, исчез вместе с принцессой, Дуань-яном, работницами мастерской и княжескими слугами.
Кун пришел в себя первым. Ему было проще найти реальное объяснение тому, что он видит Мэй живой. Его обманули, или это была чудовищная ошибка!
Вероятно, то же самое случилось и с ней. Кун помнил содранную с кого-то кожу, которая болталась на ветру. Мэй сказали, что жуткая оболочка принадлежит ему, или она в отчаянии решила это сама.
В ее глазах был режущий свет безумной радости и нестерпимой боли. Их соединяла нить нежнее и тоньше шелка, и вместе с тем прочнее и толще, чем корабельный канат. А то, что разделяло, казалось прозрачным, как стекло; и в то же время нерушимым, как вечность.
— Я приду! — прошептал Кун одними губами, и Мэй поняла.
Она чувствовала, что в ожидании может сойти с ума. Что не найдет себе места, пока не поймет, что все это значит.
Мэй проводила принцессу взглядом, полным недоумения и боли. Ей хотелось броситься следом с криком о том, что этот мужчина принадлежит не роскошной красавице в золоте и жемчугах, а бедной работнице в полотняном платье и подвязанных простыми тесемками штанах.
Она сказалась больной и ушла к себе. Вечером Мэй сидела во дворе мастерской, и ее сердце было похоже на кровавую рану. Она и не знала, что обрести порой бывает так же больно, как потерять.
Кун не заставил ее долго ждать. Едва работницы разошлись, он подошел к воротам, один, без свиты, в простой одежде без украшений и, прикрывая лицо рукавом, спросил Мэй.
Она вышла и увидела его глаза, такие, как раньше, и в то же время другие. Глаза много выстрадавшего человека, человека несущего на плечах неподъемный груз, боящегося и стыдящегося чего-то.
Он сжал руками плечи Мэй, а потом привлек ее к себе. Оба молчали, ибо то, что таилось внутри каждого из них, было слишком глубоким, бездонным, огромным.
Мэй слушала стук сердца, вдыхала запах своего Куна, постепенно проникаясь мыслью о том, что это не сон, что с его лица не упадет маска, скрывающая чужака или — что страшнее — чудовище.
