Кэтлин Уинзор - Навеки твоя Эмбер. Том 2
Несколько дней подряд Эмбер исследовала Лайм-парк.
В замке был не один десяток комнат, и все стояли набитые мебелью, картинами и другими предметами со всех частей света, – все они, благодаря особой «алхимии» Рэдклиффа, превосходно гармонировали друг с другом. Итальянский сад занимал огромную площадь, он располагался большими террасами с южной и восточной сторон дома, которые соединялись между собой мраморными ступенями и широкими дорожками, покрытыми гравием. В парке были длинные тенистые аллеи из кипарисов и можжевельника, дорожки, обсаженные лимонными деревьями с ярко-зелеными листьями; в каменных вазах росли цветы. Такие вазы стояли на площадках лестниц или вдоль балюстрад. Ни одного поломанного дерева, ни малейшего сорняка не было видно в парке. Даже конюшни находились в безукоризненном состоянии: снаружи – свежепобелены, изнутри – выложены голландской кафельной плиткой. Кроме того, в парке были теплицы, оранжереи и хорошенький летний домик.
Не удивительно, подумала Эмбер, что он в долгах. Но теперь, когда она увидела, на что именно пошли ее деньги, раздражение стало проходить, ибо она рассматривала окружающее ее великолепие оценивающим критическим взглядом хозяйки. Чего бы ни коснулся ее взгляд, все подвергалось мгновенной оценке – что следует сохранить, а что продать, когда придет время. Ибо ничто не должно быть скрыто в деревенской глуши, там, где никто не сможет это увидеть и этим восхититься. Эти великолепные вещи так и просятся в Лондон, – возможно, в апартаменты Уайтхолла или в один из новых шикарных домов на Сент-Джеймской площади или Пикадилли.
Сначала Дженнифер робела перед Эмбер, но молодая графиня – поскольку ей нечего было делать, а также из сочувствия к невестке мужа – проявила такт, чтобы завести с девушкой дружественные отношения. Та ответила теплой признательностью, ведь она выросла в большой семье и чувствовала себя здесь одинокой, потому что, несмотря на две сотни слуг, дом казался опустевшим и скучным.
Стоял конец апреля, дни часто бывали теплыми и приятными. Прилетели соловьи, начали расцветать вишневые и сливовые деревья, в воздухе сада разливался сладковатый запах сирени, высаженной в горшках. Дженнифер и Эмбер, весело болтая и смеясь, прогуливались по зеленым лужайкам, держась за руки. Их шелковые платья чуть раздувал ветер. Они восторгались хриплым голосом павлина. Вскоре женщины стали неразлучными друзьями. Эмбер рассказывала о Лондоне, как влюбленная о предмете своей страсти, а Дженнифер никогда не бывала в столице. Эмбер говорила о театрах и тавернах, о Гайд-парке и Пэлл-Мэлле, об Уайтхолле, о карточных играх в гостиной королевы, о балах и соколиной охоте. Для нее Лондон был центром вселенной, и тот, кто там не бывал, казался ей человеком с далекой звезды.
– О, ничего прекраснее не бывает, – с энтузиазмом восклицала она, – увидеть, как весь двор выстраивается в круг! Все раскланиваются друг с другом, улыбаются, его величество снимает шляпу перед дамами, иногда подзывает к себе. О Дженни, вы обязательно должны съездить когда-нибудь в Лондон! – Эмбер продолжала говорить о Лондоне, будто все еще жила там,
Дженни всегда слушала с большим интересом и задавала бесконечные вопросы, но сейчас она улыбнулась с виноватым видом и возразила:
– Все это звучит заманчиво, но… но, пожалуй, лучше слушать об этом, чем видеть самой.
– Что? – вскричала Эмбер, пораженная таким «богохульством». – Ведь Лондон – единственное место во всем мире! Почему же вы не хотите поехать?
Дженни сделала слабый протестующий жест. Она всегда остро воспринимала превосходство энергичной, жизнелюбивой Эмбер. Именно поэтому она почувствовала себя растерянной и почти виноватой, что решилась выразить свое собственное мнение.
– Я не знаю. Думаю, что я чувствовала бы себя там не в своей тарелке. Там все такое большое, так много людей, и все леди – красивые, в шикарных нарядах; я была бы просто белой вороной. Да, я бы там пропала. – В голосе Дженни звучали застенчивость и отчаяние, будто она уже затерялась в этом огромном и ужасном городе.
Эмбер засмеялась и обняла свою невестку за талию.
– Ах, Дженни немного румян, мушки, платье с декольте – и вы красотка не хуже других! И уверяю вас, молодые джентльмены не оставят вас в покое, так и будут волочиться за вами и днем и ночью.
Дженни захихикала, и ее лицо порозовело.
– О ваша светлость, да вы сами же знаете, что такому не бывать! Господь с вами! Я ведь даже не знаю, о чем с ними говорить!
– Какие пустяки, Дженни! Ведь вы знаете, что сказать Филипу, верно? Так все мужчины одинаковы – у них только одно на уме, когда они разговаривают с женщиной. Дженни покраснела.
– О, но ведь я замужем за Филипом, и он… ну… – Она торопливо сменила тему разговора: – А верно ли то, что рассказывают о королевском дворе?
– Это вы о чем?
– Ну, вы знаете сами. Рассказывают такие ужасные вещи. Говорят, что там все пьют, говорят непристойные слова, и даже ее величество играет в карты по воскресеньям. Говорят, его величество не видится с королевой по месяцам, настолько он занят с другими… хм, леди.
– Чепуха! Он видит ее каждый день, он добр и любезен и говорит, что она – самая лучшая женщина в мире.
У Дженни камень с души свалился.
– Ну, значит, это неправда, что он изменяет ей?
– Да, изменяет. Все мужчины изменяют своим женам, не правда ли? Если, конечно, представляется возможность. – Но в этот момент на лице Дженни отразился такой испуг, что Эмбер, сжалившись, взяла девушку за руку и поспешила добавить: – Я не говорю о мужчинах, живущих в деревне, конечно. Здесь они совсем другие.
Поначалу и сама Эмбер думала, что Филип – другой. В тот миг, когда он увидел ее, его глаза вспыхнули удивлением и восторгом, но в присутствии отца Филип сразу же отвел глаза в сторону. После этого она редко видела пасынка, обычно только за обедом или ужином, и всякий раз он смотрел на нее, словно она была лет на двадцать его старше, как минимум. Он оставался неизменно вежливым и вообще вел себя так, будто она была по возрасту ближе к отцу, чем к нему. В конце концов Эмбер пришла к выводу (и не ошиблась!), что он боится ее.
Подстегиваемая скукой, озорством и желанием насолить Рэдклиффу, Эмбер поставила себе целью покорить Филипа. Недостаточно хорошо зная графа, она понимала, что следует принять все меры предосторожности и строго держать все в тайне: шутка ли – наставить мужу рога в объятиях его же собственного сына! И если только Рэдклифф что-нибудь заподозрит или просто догадается – нет, она отказывалась даже думать об этом, – граф способен на любые, самые дикие и жестокие поступки. Но Филип был единственным молодым привлекательным мужчиной в Лайм-парке, а Эмбер жаждала адюльтера и не могла жить без обожающих мужских взглядов: они льстили ее самолюбию.
