Бархатная маска - Остен Эмилия

– Я думала, он тебя убьет, – прошептала она. – Думала, что сейчас я тебя потеряю…

– Нет. Он бы не убил меня.

– Убил бы, – возразила она, и слезы тут же высохли, уступив место злости. – Этот подонок, по недоразумению называвшийся твоим братом, пристрелил бы и тебя, и нас. Не обольщайся на этот счет, Энджел. И если бы тебе удалось убить его, ты простил бы себе рано или поздно. Я так уж точно простила бы.

Он усмехнулся и почувствовал, как адское напряжение понемногу начинает отпускать его.

Самая большая комната в Джиллейн-Холле еле-еле вместила всех гостей сегодняшнего вечера. «Давно я не проводила время в такой большой компании интересных мужчин», – рассеянно подумала Лаис, глотая вино. Напиток помогал расслабиться и унять нервную дрожь. Как странно: настоящий страх пришел только теперь. Дом, безопасный дом. Почему же именно здесь Лаис накрыла волна страха?

Она знала ответ. Потому что Энджел уедет.

Он сказал об этом на обратном пути. Сидя рядом с Лаис в карете, прижимая руку к наскоро перевязанной ране и не глядя на графиню, он обронил, что воспользуется ее гостеприимством еще на одну ночь, а затем, поблагодарив за все, покинет Джиллейн-Вэлли.

Он не сказал ни о том, что чувствует теперь, ни о том, намеревается ли вернуться.

Скорее всего, нет.

Так что этот вечер был последним.

Лорд Эшли и лестерширские дворяне весьма быстро сошлись с гостями из столицы. Вся эта мужская компания решила, что сопроводить Лаис домой в полном составе – именно то, что требуется сейчас напуганной одинокой вдове. Поэтому, даже не спрашивая ее позволения, джентльмены ввалились в Джиллейн-Холл, потребовали вина и закусок и расположились в гостиной, громко разговаривая, а сама Лаис переоделась и присоединилась к ним позже. Вместе с детьми – отправить спать перепуганных Джерри и Тамину не было никакой возможности. Сейчас они сидели рядом с Лаис на диване и, кажется, потихоньку приходили в себя. Во всяком случае, начали отвечать на веселые шутки молодого лорда Арлотта, застенчиво признавшегося графине, что у него четверо младших братьев и сестер.

Когда дети забудут этот случай и забудут ли? Из памяти маленькой Тамины, возможно, он почти изгладится; за Джерри Лаис беспокоилась больше. Сын пребывал в непривычном молчаливом состоянии и, хотя улыбался и отвечал Арлотту, ограничивался односложными ответами. Воспользовавшись моментом, когда Арлотта отвлек кто-то из друзей, Лаис негромко спросила сына:

– Ты очень испугался, Джерри?

Мальчик удивленно взглянул на нее снизу вверх. Господи, подумала Лаис с щемящей дрожью, ведь недалек тот день, когда Джеральд перерастет ее и станет настоящим мужчиной, и тогда уже ей придется смотреть так…

– Испугался? Нет, мама. – Он решительно кивнул. – Я просто думаю. Я хочу стать таким же храбрым, как мистер Фламбар.

Вряд ли Джерри сумел разобраться по отрывочным и безумным фразам, что именно произошло у театра. Он увидел одно: злой человек угрожал Энджелу, защищавшему Лаис, и Энджел защищал ее до последнего.

– И таким же добрым, – невесело улыбнулась Лаис, подумав, насколько проще стала бы жизнь Фламбара, если бы он понимал, что такое месть. Он нашел бы брата и убил или потребовал, чтобы того засадили в тюрьму, и не считался бы ни с чьими чувствами, кроме своих собственных. Но нет. И тогда он не был бы самим собой.

Энджел присоединился к компании, когда джентльмены были уже изрядно навеселе: герцога – теперь уже несомненно герцога – Девери осматривал захваченный из Лестера врач. Когда Фламбар тяжелой походкой вошел в гостиную, разговоры мгновенно прекратились. Все присутствующие, кроме Лаис и детей, поднялись и слаженно поклонились ему. Как будто репетировали, подумала графиня. Даже лорд Эшли.

Энджел, кажется, не ожидал.

– Вот это уже лишнее, господа, – поморщился он. – Лучше… Ах да, спасибо. – Он взял поданный Лангбэйном бокал. – Именно то, что нужно.

Он переоделся в свой обычный черный камзол с серебряными пуговицами, сменив окровавленный театральный наряд, и Лаис с болью в душе подумала, что лучше бы герцог надел нечто, подобающее своему высокому положению. Тогда легче было бы осознать, что больше он не принадлежит Лаис. Никогда не принадлежал. Иллюзия. Сон.

Пора просыпаться.

Энджел прошел через всю гостиную и осторожно сел в кресло напротив Лаис; сейчас он обращался со своим телом будто с хрупким стеклянным сосудом. «Что бы я только ни отдала, – подумала графиня, глядя, как золотистые блики света превращают холодное бледное лицо Энджела в венецианскую маску, – чтобы иметь возможность – нет, право! – прикоснуться к тебе сейчас, поцеловать и уменьшить боль. У меня нет этого права и никогда не будет, но ты мог бы хоть еще немного поиграть в него со мной».

На откровенный разговор рассчитывать не приходилось. Поэтому графиня мило улыбнулась Фламбару:

– Что сказал врач, милорд?

– Все будет в порядке. Хотя некоторое время мне не рекомендуется ездить верхом.

– Надеюсь, вы послушаетесь.

– Теперь меня станут опекать, – фыркнул Энджел, покосившись на присевшего рядом лорда Либурга. Тот охотно кивнул.

– Мы с вас некоторое время глаз не спустим, Девери. Не хватало еще, чтобы вашу шкуру все-таки смертельно продырявили приспешники Харли. Слишком нелегко вам достался этот титул. К тому же… У вас пока нет наследника!

– Не в титуле дело, – холодно оборвал его Энджел. – И уж гипотетический наследник тут точно ни при чем.

– Я это знаю. Ну же, учитесь снова воспринимать шутки, друг мой. Жизнь не закончилась.

– Может быть, вы и правы. – Он пристально посмотрел на Лаис.

Графиня отвела взгляд, потом снова взглянула на Фламбара, не в силах оторваться, ощущая, как стремительно утекает сквозь пальцы время.

Он заговорил с кем-то еще (окружающие фигуры казались Лаис не живыми людьми, а декорациями к спектаклю, что разыгрывался между нею и Энджелом), и она получила возможность еще немного украдкой смотреть на него. Впитывать его мгновения, его движения, скупо оброненные слова. Ледяной панцирь великосветского равнодушия, решила Лаис, ничем не лучше холодности обычного фехтовальщика. И теперь, когда она знала, каким Энджел может быть беспритворным и страстным, как он умеет смеяться и смотреть, все это казалось графине фальшивой игрушкой. Герцог желает так себя вести – герцог будет так себя вести. Это его защита, доспехи, которые надевали рыцари. Он опустил забрало, и в темноте за ним не разглядеть глаз.

Лаис провела в таком оцепенении около четверти часа. Высверки взглядов, отсутствие каких-либо знаков, ни одной улыбки от новоявленного герцога. Она думала, что Энджел подавлен, и точно знала, что он устал. Почему он не лег в постель и не проспал до утра, почему предпочел сидеть здесь, в окружении друзей и знакомых, которые сегодня помогли ему спасти не только Лаис и ее близких, но и его собственную душу? И почему лорд Либург пьет так много и смеется так громко, почему таким лихорадочным блеском блестят его глаза? Лаис подозревала, что нескольким людям в этой комнате сейчас по-настоящему нелегко. Свою боль, разъевшую душу, они маскировали за напускным весельем и винной удалью. Они победили, а победителей не судят; только победители сами судят себя.

Она больше не могла этого выносить и встала, не дождавшись, пока барон Кардонелл доскажет анекдот.

– Веселитесь, джентльмены, вы это заслужили. – Хозяйка дома мило улыбнулась, надеясь, что достойно сыграла свою роль. Она ведь тоже немного актриса. – А я должна уложить детей и отдохнуть сама. Вечер выдался нелегким.

Энджел не сделал ни единой попытки ее остановить. Он так и остался почти недвижим, так и сидел в кресле, откинув голову, как будто не мог ее держать, и лишь вежливо пожелал графине доброй ночи. В его голосе больше не было ни обещания, ни загадки, ни вызова. Ничего. Он уже не здесь. И Лаис вышла.

Шагая по лестнице, она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Вот теперь – окончательно все.