Елена Езерская - Уроки судьбы
Крышка со стуком откинулась.
— Батюшки святы! Глаза… — прошептал Никита и замер на месте, как вкопанный.
— Чего уставился или видишь впервой? — раздался из глубины сундука знакомый всем голос, и из театральных костюмов и платьев на свет выкарабкалась слегка помятая и растрепанная Полина.
— Полька?! — ахнул Матвеич.
— А ты что здесь делаешь? — воскликнул вслед за ним Никита.
— Да я… — Полина на мгновенье задумалась и вдруг быстро затараторила:
— Я платье себе присмотреть хотела, на память об Анне, да споткнулась, головой ударилась, сама не знаю, как в сундуке и оказалась.
— Господи, — всплеснула руками сердобольная Анна, — как же ты не задохнулась там, бедная?
— Головой ударилась, говоришь? — с сомнением сказал Никита. — Что-то у нас в имении слишком много стало поврежденных на голову. Эпидемия какая разве?
— Ох, и напугала ты нас, девка! — покачал, головой Матвеич. — Ладно, чего расселась-то, вылезай! Коли приехала — помогай прибираться, не сахарная.
— А ты мною не командуй! — тут же дала отпор слуге бойкая Полина. Она вылезла из сундука и поправила платье. — Я, может, тоже славы хочу. Я о театре мечтаю.
— Вот что, Никита, — Анна, наконец, оправилась от изумления, — пока барин не спохватился, надо Полину срочно отправить обратно. Запрягай сию минуту лошадь!
— Нет уж! — Полина поставила руки в бока и набычилась. — Лихо ты чужими жизнями распоряжаешься, смотри-ка, барышня нашлась! Ты мне не указ, и слушать я тебя не собираюсь. Я барином выбрана, и потому сама себе голова.
— А с головой у тебя, судя по всему, плохо, если ты сама себя под плеть подводишь, — твердо сказала Анна. — Никита, Матвеич, оставьте нас, я с Полиной поговорить хочу.
— И не подумаю! — замотал головою Никита. — Забыла, какие гадости она тебе делала? За ней глаз да глаз нужен!
— Но я прошу тебя…
— Хорошо, — подумав, согласился Никита. — Пошли, Матвеич. Я буду недалеко.
Закрыв за ними дверь в гостиную, Анна обернулась к Полине, которая сосредоточенно грызла ногти на руке. Была у нее такая привычка по нервности.
— Полина, если бы ты знала, как я хорошо тебя понимаю, — по-доброму начала Анна. — Прежде и я думала, что на свободе — рай земной. И вот свершилось — отныне я вольна делать все, что угодно, но счастья это мне не принесло. Я осталась одна и не знаю, как мне поступать, куда идти. От князя Оболенского известий нет, как будто он передумал…
— А ты к барину возвращайся, он тебя завсегда примет, — перебив ее, хмыкнула Полина. — Вот только смотрю, ты особо назад в деревню не торопишься.
— Что ты! — воскликнула Анна. — Я к нему.., то есть в имение никогда не вернусь! А вот тебе лучше отправиться домой. И ты не бойся — я придумаю для тебя оправдание. Обещаю. Никто и не подумает, что ты сбежать хотела.
— Благодетельница! — издевательски рассмеялась Полина. — Мне твоя забота не в радость. И заступаться за меня не смей! Противно мне помощь от тебя принимать. Всюду ты мне поперек горла!
— Зря ты так, Полина, — растерялась Анна. — Я зла никому не желаю. Я объяснить тебе хочу — даже мне дорожка на сцену не открылась. Поманило, поблазнило счастье, и — все.
— Конечно! Куда уж нам, простым смертным! Если королеву к императорской сцене не подпустили, то чего нам, дуракам холопам, мечтать!
— Прости меня, пожалуйста, я совсем не то хотела сказать!
— Может, у меня таланта поменьше, чем у тебя, — зло фыркнула Полина. — Но сидеть сложа руки я не буду и своего добьюсь!
— Послушай… — Анна пыталась остановить Полину, но та оттолкнула ее и бросилась прочь из гостиной.
Анна развела руками. Очевидно, Полину изводила ревность. Анна вздохнула — неужели это и есть ее судьба? Полина как будто привязана к ней с самого детства, вот только ей, бедной, досталось все плохое, от чего уберегла Анну любовь старого барона. За то, что Анне позволялось, Полину наказывали. Того, что было Анне дано, Полина была лишена — почти родительской ласки и заботы Корфа, благородного воспитания. Анна не знала домашнего труда и читала господские книги. Полину же и за помоями гоняли, и грамоту она освоила с трудом и слишком поздно. Анна на сцене играла героинь — Полине доставались мелкие рольки, а чаще она вообще стояла «у воды». Вся ее жизнь, по сравнению с Анниной, оказалась с точностью до наоборот, словно отразилась в кривом зеркале, где правда становится кривдой, а красивое — уродливым. И хотя внешне Полина была заметнее и статнее Анны, она скорее пугала, чем притягивала.
Анна оглянулась — в доме стояла тишина. И он напомнил ей заколдованное царство. Как будто по воле злого волшебника оно погрузилось в бесконечный сон, пробудить который могла лишь любовь. Но любовь ушла из этого дома вместе с Иваном Ивановичем. Анна прошла по гостиной — все, как и прежде, все на своих местах… Тот же рояль, тот же диван, за которым любил сиживать старый барон, когда она музицировала для него. Шкаф и стол с вазой для цветов. Вот только цветы уже давно никто сюда не приносил. И больше никто не играл с тех пор на рояле. Анна подошла к нему и, присев на банкетку, открыла крышку.
Анна взяла первый аккорд и испугалась — в нежилой тишине звуки поначалу гулко рассыпались пугающим эхом. Она вздрогнула и опустила руки, но потом снова прикоснулась к клавишам. Звуков стало больше, и они заполнили гостиную, пробудили ее. Анна выбрала Моцарта. Иван Иванович любил изысканную простоту его мелодий и называл его музыку мажорной, праздничной. Моцарт был ему по душе — легкий и жизнелюбивый, торжественный, но без излишнего пафоса, строгий, но без угнетающего душу менторства. Корф называл Моцарта сказочником и считал его музыку волшебной…
Диссонансом громко и противно скрипнули створки двери. Анна смутилась и перестала играть. Она обернулась и посмотрела на вошедшего.
— Никита? Что случилось на этот раз?
— Я помешал, прости… Но Полька, как дурная, вылетела из дома. И что с ней такое творится!
Никита был бледен. Все это время он стоял за дверью и слушал, как Анна играет. Никита боялся пошелохнуться. Звуки завораживали его, как будто заговаривали, отгоняя плохое прочь — от него, от Анны, от этого дома, из этого мира.
— Это я виновата, — с грустью кивнула Анна. — Хотела помочь ей, а вышло иначе — зря обидела.
— Да разве ты можешь кого обидеть! — покачал головой Никита. — Видать, растревожила она тебя. Но ты лишнюю вину на себя не бери, лучше вспомни, сколько раз она тебя ни за что обижала. Сколько ты от нее натерпелась! Пусть теперь сама попробует и поймет, каково это.
— Как может полегчать, если ты другому больно сделал? Нет, Никита, мне от собственной грубости еще больней!
