Сергей Степанов - Царская невеста. Любовь первого Романова
– Коли заведено, ин так и будет. А вот урезать бы выдачу. Двух ведер за глаза хватило бы. Только не надо им отпускать поддельного пива.
– Отчего же не поддельного? – нахмурила брови княгиня Арина Черкасская. Недаром она по отчеству звалась Майстрюковной, восточная кровь давала о себе знать. Боярыня была вспыльчива и гневлива. Мать совсем смешалась.
– Дабы государевой казне не было убытку, – пискнула она из-за спин боярынь.
Княгиня надменно принялась отчитывать захудалую дворянку, волею случая вознесенную в Золотую палату:
– Не в коломенской скудости живем, дабы поддельное пиво беречь! У великого государя жита и солода довольно, а случится в чем нехватка, из дворцовых волостей не мешкая привезут. Ближних людей обижать грех! При которой государыне езжу во дворец, а только не ждала не гадала, что стольникам пожалеют поддельного пива.
Поддельным пивом, в отличие от простого житного, называли пиво с примесью патоки и ягод. Ценилось оно гораздо дороже, чем простое. Вот почему его пожалела матушка. Но спорить с боярынями было бесполезно и матушка прикусила язык. Впрочем, ненадолго. Когда казначея закончила доклад о челобитных разных чинов людей, матушка робко попросила:
– Троюродная ятровка моя Фекла, жена дворянина Сысоя сына Велосипедова, молит за зятя младшей дочери. В уезде по соседству пропадает выморочное поместье. Всего сотня душ, да и тех половина разбежалась в Смуту. Нельзя ли поверстать зятю? Ну и сыск учинить беглым по Уложению царя Василия.
Как только Хлоповых взяли наверх, сразу обнаружилась уйма родни: большие троюродные племянники, свояки стрыев старых, четвероюродные золовки, младшие зятья ятровок и их детины. Марья и слышать не слыхала о Фекле, а тем более о ее зяте. Но все поднялись тучей как Дюденева рать, все едут в Москву из самых дальних захолустий, правдами и неправдами пробиваются к отцу, матушке и дяде, валяются в ногах, просят помочь получить поместье или попасть на государеву службу в стольном граде.
– Не наше бабье дело поместья верстать, – отрезала княгиня Черкасская. – На то есть Поместный приказ, а в нем боярин и дьяк. Пусть им бьют челом и не обессудят, если получат ответ, что на всяких троюродных зятьев поместий не наберешься.
– Кто давеча говорил, что у великого государя всего довольно? – ехидно спросила матушка. – Для ближних людей жалеть не приходится, а разве родня государя не самые ближние люди?
Ого! Мать показала зубы! Откуда что берется? Марья глянула на нее с удивлением, а бабушка с восхищением! Не пристало матери царской невесты вести себя бедной дворянкой. Ничего! Пообвыкнет в царских палатах и начнет покрикивать на знатных боярынь. А как иначе? Сыграют царскую свадьбу, наденет Марья-Анастасия на свою голову кику, как мужняя жена, а в той кике сидит счастье и богатство для всех Хлоповых и Желябужских, для всей их близкой и дальней родни.
– Последняя челобитная, – доложила казначея. – Вдова служилого человека Ивашки Зайцева бьет челом великой государыне. Скитается она с малыми детьми по чужим дворам. Муж ее помер от ран, полученных в осадном сидении. Поместье отняли, потому что старший сын годами не вышел, мал еще. Отец же служил честно и верно, вору крест не целовал…
– Ишь нашла чем бахвалиться! – возмутилась княгиня Мстиславская. – Не в укор ли великим боярам, которых заставили присягать Самозванцу? Крест он не целовал! Кому надобно целование худородного человечишки? Пусть на паперть идет просить милостыню.
– Дайте ей полтину, как другим, – распорядилась Марья.
– Государыня Анастасия Ивановна! Прости меня, нерадивую рабу. На сегодня денег не осталось, всю казну раздали монастырям и святым храмам, – сообщила казначея.
– Она же с детьми! Сколько можно послать в подарок?
– Алтын можно пожаловать, – уступила казначея.
– Хоть алтын пошлите.
Одна из боярынь тихо ойкнула:
– Совсем запамятовали про юродивого старца Пафнутия!
– Ох, забыли, забыли! Грех какой! – запричитали несколько голосов. – Третий год лежит расслабленный у Константиновских ворот. Ни руки, ни ноги поднять не может, ходит, прости Господи, под себя.
– Прорицает? – расспрашивали другие старухи.
– Нет, гласа лишен, мычит только невнятно. Божий человек! Дать ему полтину. Чай найдется на богоугодное дело?
– Из завтрашних пошлем, – пообещала казначея.
Приезжие боярыни встали, степенно поклонились до земли и попятились к выходу из Золотой палаты, не дерзая оборачиваться спиной к великой государыне. Обрадовавшись, что скучное сидение с боярынями закончилось, Марья вскочила с царского места и тут же осеклась под недоуменными взглядами комнатных дворянок. Обратно в жилые покои прошествовали тем же порядком, и стольники опять держали персидскую камку вдоль прохода государыни.
В сенях светлого чердака государыню ожидали белые швеи. Они принесли льняное полотно, сотканное в царских хамовных слободах. Все, кто был в сенях, от верхних боярынь до комнатных девок, подались вперед и принялись щупать льняную ткань. Поднялся громкий спор, какое полотно доброе, а какое не годится для белой казны. В основном спорили старухи, из молодых девиц только Машка Милютина не преминула вставить свое задорное суждение.
Машка, как только попала в ближние боярышни, объяснила государыне, что за белой казной нужен глаз да глаз. Царицыны сорочки носят на реку через особые Портомойные ворота в кремлевской стене. Бабы-портомойни стирают белье на плоту в чистейших водах Москвы-реки, а потом бережно сушат на ветру в портомойной избе с решетчатой стеной. Не дай Бог обнаружится прореха на сорочке. Тогда всех портомоен возьмут к пытке и учинят строжайший розыск. Марья недоуменно слушала боярышню. Зачем розыск? Дать бабам иглу – мигом зашьют. Милюкова замахала руками.
– Государыня, не в дырке беда! Будут разыскивать, не случилось ли злой ворожбы. Не втыкал ли кто в сорочку колдовской камень под названием чертов палец? Не зашили ли в подол щепотку соколиной соли, дабы нанести вред государыне? Ежели прореха на груди, то не призывали ли болезнь на сердце? Ежели на животе, то не ворожили ли, чтобы государыня была бесплодной?
– Зачем на меня ворожить?
– Неужто государыня не ведает, что у нее много врагов? Хотят извести и подсунуть великому государю новую невесту.
После белых швей наступил черед златошвейных мастериц. Они ожидали государыню в светелке. Верховые боярыни рассматривали рисунки, приготовленные для новых вышивок. Дело нешуточное – готовили приданое и свадебные подарки государю. Обычай требовал, чтобы сама царица подавала пример златошвеям. Марья и девицы-боярышни уселись вместе с мастерицами. Марья низала драгоценные каменья для ворота на государевой сорочке, а старухи расселись по скамьям, приглядывая за молодежью. Поначалу работа полностью овладела вниманием Марьи. Но прошел час, и кропотливая работа надоела. Она подняла голову и увидела, что Машка Милюкова только делает вид, что нанизывает жемчужины. Девочка-сиротинка, две дуры-шутихи и калмычка прилежно трудились. Царица вновь принялась за рукоделье. Хорошо хоть к обедне не зовут! Женщинам, в отличие от мужчин, ходить к обедне считалось необязательным. Недаром говорилось: «Не до обедни, коли много обрядни». Одна из матерых старух завела заунывную песню, которую подхватили все обитательницы терема. Марья тоже запела, чтобы не уснуть за вышиванием.
