Стефани Лоуренс - Неуловимая невеста
Она выпустила его, и теперь они стояли нос к носу в ярком лунном свете, лившемся через открытые окна. Эмили трясло от бешенства.
Гарет отвернулся, чтобы захлопнуть дверь. А когда снова повернулся, Эмили привстала на носочки и просверлила его взглядом.
— Послушайте, я вытащила нас оттуда без единой потери. Более того, не потеряла милости бегум. Что тут такого порочного?
— Это моя работа — беречь вас, — процедил он в ответ.
— И кто это постановил?
— Я. Так было Всегда. С сотворения мира. И все это знают.
Он не шутил. И в самом деле так думал. Это было видно по его лицу. Но она не собиралась отступать. Потому что намеревалась заключить с ним союз на всю оставшуюся жизнь. Прямо сейчас.
По-прежнему прижимая руки к груди, она спокойно ответила:
— Невзирая ни на какие законы и общепринятую практику, мы сможем пережить это, только если станем работать вместе и защищать друг друга. Сегодня я сумела выручить нас обоих, и мы благополучно вернулись домой. И вам следует быть благодарным мне за это.
Ее непривычно резкий тон заставил Гарета задуматься. Она явно огорчилась. Из-за того, что он не приветствовал ее поступков, ее сообразительности, позволившей спасти их обоих.
Он стал припоминать мгновения сегодняшнего вечера… и тут слишком бурные реакции взыграли с новой силой и снова захлестнули его. Лицо его посуровело.
— Несмотря ни на что… никогда больше этого не делайте.
— Чего именно?
— Не становитесь между мной и опасностью.
— Я защищала вас.
— Знаю. И повторюсь: это моя работа — защищать вас.
— Повторюсь: мне ничего не грозило. В отличие от вас.
— Как бы там ни было…
Она вскинула руки, и плащ соскользнул с плеч.
— Как вы неблагодарны!
Она стояла в лунном свете, одетая в газ, такой тонкий, что он видел каждый изгиб. Каждую впадинку. Эмили шагнула ближе и яростно прошипела:
— Или вы хотели лечь с ней?!
— Конечно, нет…
Слова гневной отповеди замерли на губах. Глаза невольно опустились, взгляд остановился на ее теле. На соблазнительном теле, едва прикрытом вышитым прозрачным шелком.
Рот наполнился слюной. Пальцы сжались в кулаки.
Лицо потеряло всякое выражение. Он не мог бы что-то сказать даже ради собственного спасения. Когда этот костюм был на бегум, Гарет оставался совершенно равнодушным. После первого на нее взгляда он почувствовал себя соглядатаем, подсматривающим за полуобнаженной женщиной, и без труда отвел глаза от бегум.
Но Эмили в прозрачном шелке… ее тело…
— Единственная женщина, с которой я хочу делить постель, — это…
Гарет потрясение осекся. Он сказал это вслух! И сам поразился своему внезапно охрипшему голосу. Молчание затянулось.
— Да? — вдруг услышал он.
Мягкое, выжидающее напоминание, в котором звучала надежда.
Он прерывисто вздохнул, взглянул ей в глаза, увидел в их глубинах понимание и…
Он потянулся к ней. Рывком прижал к себе. И стал целовать со всей накопившейся яростью, досадой и неукротимым желанием.
Она стиснула его голову и ответила на поцелуй. С таким же пылом. С такой же жадностью.
От взрыва эмоций у него закружилась голова. Эмоций, превративших гнев и досаду в безумную страсть и мощное нарастающее желание.
Он схватил ее в объятия и почувствовал, как тревожно бьется сердце.
Гарет был в бешенстве не только потому, что она подвергла себя опасности. Но потому, что оказался бессилен, чтобы защитить ее, если бы ситуация обернулась не в их пользу. И все же ему пришлось позволить ей все уладить. Сам он не знал, что делать. Поэтому был вынужден сидеть и молчать. Позволить ей рисковать…
Он снова впился губами в ее губы. Вкус этих губ, исступленность страсти владели обоими.
Ей все удалось, и они в безопасности. И оба живы.
Та часть мозга, что еще была способна думать, твердила, что это типичная реакция на торжество над опасностью. Ему не стоило пользоваться этим…
Он решительно отсек этот укоряющий голос. И хотя по-прежнему не понимал мотивов, владеющих Эмили, все же оказался недостаточно силен, чтобы отвернуться и уйти. Чтобы противостоять ей. Или себе. Удержаться от того, чего оба так открыто, так отчаянно хотели.
Тонкая ткань скользила под пальцами. Под ладонями. И казалась горячим, жарким соблазном.
Он снова притянул ее к себе. Прижал эти теплые женственные изгибы, заключенные в легкий шелк.
И она пришла к нему.
Эмили безрассудно, бесстыдно, самозабвенно подняла руки, обхватила его за шею и поцеловала почти свирепым поцелуем. И распласталась у него на груди.
Сердце радостно забилось, когда его руки захватили ее в плен. И она растаяла.
Отдалась пьянящему жару, водовороту чувств, глухому биению крови.
Хотела — она хотела…
Приподнявшись на носочки, прильнув к нему, она отдавала свои губы. И брала сама все, что он предлагал.
Здесь, в этой комнате, в потоке лунного света, она хотела его с полной уверенностью в правильности происходящего.
Ее желание было слишком острым, слишком мучительным, чтобы в нем сомневаться.
Она принадлежит ему.
Так же, как он принадлежит ей.
Остальное значения не имело. Не было на свете такой силы, чтобы разорвать их связь.
Его горящие ладони скользили по чувствительной коже ее спины. Шелк создавал искусительный, дразнящий чувства барьер. Шептал о чувственных ночах, обещал жаркие восторги, возбуждая все сильнее.
Посылая огонь по всему телу.
Он снова припал к ее губам. Языки встретились, сплелись, ласкали друг друга…
Его ладони гладили ее бедра, скользили вниз, сжимали…
Он поднял ее так, что их бедра впечатались друг в друга. Невесомый шелк не препятствовал ей ощутить его мужскую твердость, тяжелый стержень плоти, рвавшийся из бриджей, чтобы вжаться в тугую мягкость ее живота.
Его бедра вдруг подались вперед, и она едва не лишилась сознания.
Словно вулкан взорвался в ней, чтобы стечь в самый низ. Между бедер.
Чтобы набухнуть там и пульсировать.
Она тихо охнула и отстранилась, хватая губами воздух. И увидела темное пламя в его глазах.
Ее руки зарылись в его волосы. Пальцы запутались в мягких локонах. Вынудив себя поднять отяжелевшие от страсти веки, она смотрела на него, отчетливо ощущая, как горят распухшие губы, как тяжело дышать, как неумолимо стиснута грудь.
Как голова идет кругом.
Как желание выбивает в крови барабанную дробь.
Теперь она отчетливо видела в темных глубинах, что пламя стало угасать. Что здравый смысл и упрямое врожденное благородство перевешивают буйную страсть.
