Бонни Вэнэк - Кобра и наложница
Она взглянула в его мрачное лицо. Его голубые глаза словно пронзали ее насквозь.
Не отрывая взгляда, она смотрела на его волосатую грудь, видневшуюся сквозь расстегнутую свежую рубашку, и вспоминала, как ночью его пальцы ласкали ее грудь, заставляя ее тело изгибаться и волноваться от страстного желания. Но у нее все еще не хватало мужества отдаться на волю страсти, утолить наконец свое желание — и просто любить Хепри без всякого страха, без оглядки на прошлое…
— Почему ты здесь? — спросил он.
Она широко улыбнулась.
— Меня пригласил Жак де Морган, чтобы сделать зарисовки раскопок. А как дела у тебя? Ты что-нибудь читаешь?
Между ними возникло напряжение, такое же густое и тяжелое, как зной в песчаной пустыне. Бадра тяжело вздохнула:
— Кеннет, о том, что произошло в Англии…
Горячая волна бросилась ей в лицо, она покраснела и не знала, как начать. Чувство глубокого стыда и вины мучили ее. Упорный взгляд его пронзительных голубых глаз, лишенный какого-либо чувства, откровенно изучал ее. От волнения у Бадры сел голос:
— Я думаю, что мы оба можем забыть об этом и жить дальше, как будто ничего не произошло.
— Я не могу. Что тогда произошло, Бадра? Почему ты меня оттолкнула?
Выражение его лица оставалось бесстрастным, как будто бы он все еще был воином племени Хамсинов. Или английским герцогом, сдержанным в своих эмоциях благодаря полученному воспитанию и культуре. Она не могла признаться в том, какая жестокая жизнь была у нее в прошлом, почему всякий раз, когда он дотрагивался до нее, она испытывала ужас и стыд.
— Что ты имеешь в виду? — протестующим тоном вопросом на вопрос ответила она.
Бадра утрировала свое удивление, потому что боялась, что он услышит бешеное биение ее сердца. Кеннет возвышался над ней, как высокая известняковая колонна в одном из храмов, крепкая, массивная и величественная.
— Бадра, ты боялась меня? — мягко спросил он.
В какой-то момент ей отчаянно захотелось рассказать ему все, во всем признаться человеку, который поклялся защищать ее. Доверить ему все свои сексуальные страхи. Рассказать правду о Жасмин. В следующий момент ее решимость испарилась, ушла, как вода в песок. Она должна сама сделать все, чтобы освободить свою дочь. Масуд предупредил ее, что если она обо всем расскажет герцогу, Жасмин тотчас же продадут, и девочка будет навсегда потеряна для нее. Нет, необходимо как-то оттолкнуть Кеннета. Если же он поймет, что она приехала сюда для того, чтобы найти ожерелье… Бадра набралась решимости сказать ему те обидные слова, которые, ока знала, ранят его.
— Помнишь ту звездную ночь в пустыне, когда ты поцеловал меня?
Его взгляд потеплел:
— Я никогда ее не забуду.
— Ну, а я вела себя так в твоей библиотеке, потому что хотела проверить, насколько сильно ты желаешь меня, Кеннет. И я убедилась, что твоя страсть сильна по-прежнему.
Мягкое выражение исчезло, его глаза заблестели холодной сталью.
— Признайся, Бадра. Ведь ты же, как и я, испытывала желание.
Она подняла плечо:
— Я могу признать, что вполне могу заниматься любовью.
— И что, это было бы простым совокуплением? — мягко спросил он.
На лбу у нее выступил пот. Как она могла обманывать этого человека? Его взгляд прожигал ее насквозь.
— Называй это, как хочешь. Для меня это было ошибкой, которую я не хочу повторить.
— Иногда совершаемые нами ошибки оказываются самыми ценными и полезными уроками, которые дает нам жизнь. А кто-то из нас обречен повторять свои ошибки снова и снова.
Она была поражена, когда Кеннет взял в свои руки ее дрожащие пальцы и поцеловал их. Она почувствовала тепло его твердых губ.
— Я был бы счастлив помочь тебе исправить твои ошибки, Бадра, — добавил он.
Бархатные звуки его глубокого голоса обволакивали ее. От волнения Бадра задыхалась:
— Уверяю тебя, в этом нет никакой необходимости. Твоя помощь мне не нужна.
— Это покажет будущее, — пробормотал он. Его взгляд снова пронзил ее, и в смятении она убежала прочь.
«Это не было просто совокуплением». Кеннет знал, как отвечают женщины на его ласки. Знал признаки возникающего у них желания. Там, в его библиотеке, он все это видел у нее. Почему она передумала? Она что, хотела подразнить его, как дразнила тогда, когда он был ее телохранителем?
«Это было ужасной ошибкой. Я говорила тебе когда-то раньше, Кеннет, что не испытываю к тебе тех же чувств, что ты ко мне».
Кеннет так сжал руки, что побелели костяшки пальцев. Он постарался успокоить свое дыхание. Она нанесла ему горькую обиду, вызвав его гнев. Измучила его. И тем не менее он продолжал страстно желать ее. Это желание немилосердно мучило его. Чтобы овладеть ею, он был готов почти на все.
Позади него раздался знакомый голос:
— Это друг, милорд?
— Не совсем, — Кеннет взглянул на радушно приветствовавшего его Саида.
Он дал точные указания секретарю присоединиться к нему в Дашуре и отчитаться там относительно раскопок. При виде усов и бороды Саида он сморщил нос.
— Новое обличье, Саид? Хочешь во всем походить на местных?
В темных глазах секретаря блеснуло удивление, потом его лицо приняло обычное для него бесстрастное выражение.
— Женщины находят это очаровательным, — ответил он своим мягким голосом.
Кеннет засмеялся.
— Я уверен, что это так. У меня есть бумаги, которые тебе нужно просмотреть. Их дал мне на подпись мой кузен. Я оставил их в Шеферд-отеле. Там еще есть письма, которые ждут тебя. А еще надо заглянуть в магазин моего кузена. Я хочу знать все о его делах там — что он продает, приносит ли это доход…
— Мне следует тотчас же возвратиться в Каир?
— Если хочешь, можешь остаться здесь на один день. Результаты раскопок обещают быть очень интересными.
Саид задумался:
— Лучше всего немедленно возвратиться в отель, чтобы приступить к работе, если здесь с вами все в порядке.
— Отлично, — рассеянно согласился с ним Кеннет, заметив приближающегося Виктора, — Ты знаешь, все расходы за мой счет. И сразу же сообщи мне все, что интересует меня.
Он отошел от Саида, сразу переключившись на другое дело, которое поглощало его мысли так же как и Бадра. Его кузен. Действительно ли Виктор что-то скрывал от него? А если да, то что?
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Часом позже Кеннет был уже в гробнице.
Он напряженно наблюдал за последними движениями рабочих, раскапывавших потайную камеру, в существовании которой внутри этих древних стен он и де Морган были уверены. Стояла удушающая жара, рубашки рабочих промокли от пота, он градом стекал по их лицам. Спертый запах испражнений летучих мышей перемешивался с запахом пыли и многовекового запустения, но все это вместе не могло ослабить царившего на раскопе напряженного возбуждения, острого, как запах стружек ливанского кедра.
