Патриция Грассо - Выгодный жених
Упрямое выражение исчезло с лица девочки.
– Только не забудь про «печенье поцелуев» и «печенье объятий»!
– Обещаю. – Белл стояла, наблюдая, как Бесс исчезает внутри дома. Затем повернулась к пожилой женщине, следившей за ней с обостренным вниманием.
– Что вы здесь делаете? – спросила Пруденс Смит.
– Я здесь по приглашению, – ответила Белл. – А вы?
– Я не обязана вам отвечать, – сказала Пруденс Смит. – Вы замахиваетесь выше, чем положено, и от этого пострадаете.
– Вы беспокоитесь о моих чувствах?
– Не дерзите, – одернула ее Пруденс. – Женитьба Михаила разрушит его жизнь. Он не сможет появляться с вами в обществе из-за вашего шрама.
Кровь бросилась Белл в лицо. Она с трудом сдерживала гнев.
– Князь волен сам выбирать собственный путь в жизни, – парировала она.
– Вы ему не пара, – продолжала Пруденс. – Выберите кого-нибудь пониже князя, если считаете себя умной.
– Благодарю за совет, – сказала Белл, наградив женщину двусмысленной улыбкой.
Пруденс побагровела и схватила Белл за руку:
– Примите во внимание мое предупреждение или пострадаете от последствий.
– Примите во внимание мое предупреждение, – парировала Белл, высвободив руку. – Только троньте меня еще раз – пострадаете от последствий.
– Даже Роксанна Кемпбелл не пренебрегает правилами хорошего тона, когда ее это устраивает.
– Я непременно передам ваше мнение моей мачехе. – Белл улыбнулась. – Но герцог и герцогиня Инверари обычно устанавливают правила, которым следуют низшие.
Глава 12
– А что сделали бы вы, если бы маньяк убил вашу сестру? – спросила Тьюлип.
Она сидела на скамье между Рейвен и Блейз в саду герцога Инверари. Наблюдая, как она гладит лежавшую у нее на коленях голову мастифа, Рейвен испытывала беспокойство. У нее появилось недоброе предчувствие. На первый взгляд вопрос казался риторическим. Но что за ним крылось, трудно было понять.
– Я бы добивалась справедливости, – рассудительно заметила Рейвен.
– Забудь о справедливости, – возразила Блейз, вызвав у всех улыбку. – Я бы жаждала возмездия. Негодяй заслужил, чтобы его четвертовали или перерезали ему горло тупым лезвием. Я сделала бы это собственными руками и с наслаждением наблюдала бы за его агонией.
– То, что мы желаем другим, возвращается к нам, – напомнила Рейвен.
– Маньяк заслуживает, чтобы ему вернули такие же страх и боль, – возразила Тьюлип.
– Согласна. – Блейз лукаво взглянула на Рейвен. – Каждому пусть воздастся по заслугам. Кажется так сказано в Библии или другой священной книге?
– Александр с констеблем делают что могут, – сказала Рейвен, – но расследование требует времени.
– А женщины продолжают гибнуть, – сказала Тьюлип. – Я могла бы поймать убийцу, но мне нужна помощь.
Нет. Нет. Нет. Рейвен потерла виски, чувствуя, что начинается головная боль.
– Можешь положиться на меня, Тьюлип, – сказала Блейз. – И на Паддлза.
Рейвен посмотрела на Тьюлип, потом на свою безрассудную сестру, и ее дурное предчувствие усилилось. Голова у нее раскалывалась от боли. Как бы они ни обезопасили себя, их план мог сорваться.
– Преследовать маньяка – все равно что щекотать хвост дракону, – предупредила Рейвен, охваченная тревогой.
– Маньяк не дракон, а трус, – парировала Блейз. – К тому же нас трое и еще злой пес.
Рейвен невольно улыбнулась.
– Под злым псом ты подразумеваешь Паддлза? Все, что мы сможем сделать с его помощью, – это утопить убийцу в собачьей слюне!
– Я его не боюсь, – сказала Тьюлип.
– Я тоже, – поддакнула Блейз. – А ты, Паддлз?
Мастиф тявкнул.
Блейз посмотрела в глаза псу и сказала:
– Покажи, как ты можешь быть плохим мальчиком.
Паддлз скривил морду и оскалился. В горле у него зародился низкий рокочущий звук, а из уголков губ начала капать слюна.
Девушки рассмеялись. Напоследок пес присел и замахал хвостом.
– Я полагаю, втроем и со злой собакой мы сможем обеспечить себе безопасность, – уже менее категорично сказала Рейвен. – Так что у тебя за план?
– Поклянешься не рассказывать Алексу или констеблю? – спросила Тьюлип.
– Если расскажешь, – сказала Блейз, – они расстроят наш план.
– Ладно, обещаю хранить молчание, – вопреки здравому смыслу согласилась Рейвен.
Она закрыла глаза и прикоснулась к руке Тьюлип в ожидании каких-либо ощущений.
Крик в ночи. Рычащий пес. Упавший плащ.
– Мисс Рейвен! – По дорожке к ним семенил Тинкер. – Его светлость требует вашего присутствия. Они в гостиной.
Блейз ухмыльнулась:
– Что ты натворила, сестра?
– Вероятно, ваша мачеха не хочет, чтобы вы общались с простолюдинами, – предположила Тьюлип.
– Это мы-то, сестры Фламбо? – протянула Рейвен, подражая мачехе. – Проще нас быть не может.
– Это правда, – подтвердила Блейз. – Наш отец так и не женился на нашей матери.
– Мой отец тоже не женился на моей матери, – призналась Тьюлип.
Рейвен похлопала ее по руке:
– Поверь мне, в мире есть худшие вещи, чем быть незаконнорожденной дочерью.
Тинкер прокашлялся, привлекая внимание.
– Мисс Рейвен, его светлость требует также, чтобы вместе с вами пришла Тьюлип.
– Пошли. – Рейвен поднялась и взяла Тьюлип за руку. – Не надо бояться моей мачехи, – сказала она, заметив, что Тьюлип заволновалась.
– Я никого не боюсь, – заявила Тьюлип.
Рейвен повела ее в семейную гостиную с огромной кожаной софой напротив очага. По углам от нее стояли два кресла, образуя секцию в виде подковы, со столом в центре.
На одном конце софы сидела герцогиня Инверари, а двое, занимавшие кресла по бокам, заставили Рейвен остановиться, повергнув ее в изумление. Это были Александр и его дедушка.
Рейвен двинулась вперед, ведя за собой Тьюлип. На столе вместе с чайным сервизом из вустерского фарфора возвышалась ваза с розами. Боулды пришли на чай?
– Идите сюда, мои дорогие, – пригласила герцогиня. – Тьюлип, я хочу, чтобы вы сели между моей падчерицей и мной.
Заняв свое место на софе, Рейвен смотрела то на мачеху, то на герцога Эссекса, то на Александра. Произошло что-то важное.
– Мы с его светлостью приехали в Инверари-Хаус, – начал Александр, – потому что нам требуется помощь герцогини, учитывая ее искушенность в социальных вопросах.
Рейвен чувствовала, как волнуется Тьюлип.
– Тогда перейдем к делу, – сказала она, испытывая жалость к девушке.
Александр посмотрел на нее и сказал:
– Спокойно, малышка.
Стоявшая перед ним фарфоровая чашка взорвалась. Горячая жидкость, выплеснувшаяся на стол, пролилась на ковер и Александру на ноги.
