Мэри Маргарет Кей - Индийская принцесса
– Но самоубийство – преступление, – сказал Аш.
– Для твоего народа, но не для моего. И это моя страна, а не твоя. И моя жизнь тоже принадлежит мне. Но вот замышлять смерть другого человека – значит совершать убийство, которого я не оправдываю. Я виделся и разговаривал с хакимом из Каридкота, он показался мне хорошим человеком, совершенно не склонным ко лжи, и я готов поверить, что двум рани Бхитхора действительно грозит опасность сгореть на погребальном костре против своей воли. Посему я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе и ему, а также рани. Ты только скажи мне, что тебе нужно.
Манилал, прибывший в полдень, был встречен шикари Буктой и отведен к хозяину дома и мужчине, которого он признал не сразу, чему не приходилось удивляться. Сарджи и Букта основательно потрудились над внешностью Аша, а сок грецкого ореха, примененный должным образом, является превосходным красителем, пусть и недолговечным. Аш также сбрил усы, и теперь никому не пришло бы в голову, что он не соотечественник Сарджевана. Спокойный индиец из среднего сословия, чьи родители или предки родом из горной местности, где у людей кожа светлее, чем у жителей более жарких областей страны, и чье платье изобличает в нем человека умственного труда с хорошим положением в обществе. Возможно, вакил (законовед) или хаким из крупного города вроде Бароды или Бомбея.
Манилал, всегда флегматичный и невозмутимый, на сей раз ахнул от удивления и с разинутым ртом уставился на Аша, словно не веря своим глазам.
– Ай-ях! – наконец выдохнул он, потрясенный до глубины души. – Просто замечательно. И все-таки… все-таки дело не только в костюме и бритве. Однако что все это значит, сахиб?
– Ашок, – с ухмылкой поправил Аш. – В этом платье я ношу другое имя, и теперь я не сахиб.
– И что са… что Ашок собирается делать? – спросил Манилал.
Аш рассказал, и Манилал выслушал с явным сомнением, а потом осторожно заметил, что из этого может выйти толк, но сахиб – Ашок – должен принимать в соображение, что бхитхорцы недоброжелательны, недоверчивы и склонны в любом чужаке подозревать шпиона. Особенно в нынешних обстоятельствах.
– Они и в лучшие-то времена недолюбливают чужаков, – сказал Манилал. – А если рана умрет, они без раздумий перережут глотку всем нам, коли посчитают, что мы мешаем им сделать то, что они хотят.
– То есть устроить тамарш. – Последнее слово Аш произнес с таким отвращением, словно оно имело мерзкий вкус. – Ты имеешь в виду, что они с нетерпением ждут чудесного представления с участием двух высокородных красивых женщин, которых приведут с открытыми лицами на площадку для сожжения и сожгут заживо у них на глазах.
– Совершенно верно, – невозмутимо согласился Манилал. – Возможность увидеть лицо умирающей рани мало кому выпадает больше одного раза в жизни, и потому для многих это действительно будет великим тамаршем. Но для других – для большинства – это станет священным событием, которое возвышает всех при нем присутствующих. По этим двум причинам бхитхорцы придут в ярость, если кто-нибудь попытается предотвратить сати, и лишь отряд хорошо вооруженных солдат или полицейских сможет удержать их. Но один человек, или два, или три ничего не смогут сделать. Только понапрасну лишатся жизни.
– Знаю, – спокойно сказал Аш. – Я уже все хорошо обдумал. Я еду туда, потому что должен. Но никто не обязан ехать со мной, и мой друг, присутствующий здесь сирдар, знает это.
– Он также знает, – вставил Сарджи, – что ни один человек, имеющий такого коня, как Дагобаз, не пустился бы в путешествие без слуги или саиса. Я могу выступить в роли одного или другого, а при необходимости – обоих сразу.
Аш рассмеялся:
– Ну вот видишь? Сирдар едет по собственной воле, и я не в силах помешать ему, как ты не в силах помешать мне. Что же касается Букты, он просто покажет нам тайные тропы в Бхитхор, чтобы мы добрались туда быстро и не заблудились в горах или не наткнулись на солдат, охраняющих главную дорогу, которые могут остановить нас, допросить и даже развернуть обратно. Как только мы выйдем на последний участок пути, нужда в услугах Букты отпадет и он сможет благополучно вернуться обратно. Ты же, разумеется, должен отправиться в Бхитхор той же дорогой, какой приехал, – пусть все видят твое возвращение. Тебе не следует возвращаться тайно.
– А вы? – спросил Манилал, все еще сомневаясь. – Что вы будете делать, когда доберетесь до города?
– То ведомо лишь богам. Откуда мне знать, пока я не оценил ситуацию, не поговорил с хакимом-сахибом и не узнал, какие меры предпринял сиркар?
– Если они вообще хоть что-нибудь предприняли, – скептически пробормотал Манилал.
– Вот именно. Поэтому-то я и еду в Бхитхор. Я должен выяснить, делают ли они что-нибудь, и если нет – приложить все усилия к тому, чтобы они начали действовать.
Манилал пожал плечами и сдался. Но он предупредил Аша о необходимости соблюдать крайнюю осторожность при попытках войти в общение с Гобиндом: его хозяин никогда не пользовался популярностью при дворе Бхитхора, советники и придворные раны с самого начала относились к нему враждебно.
– У хакима много врагов, – сказал Манилал. – Одни ненавидят его, потому что он из Каридкота, другие – потому что он превосходит их в искусстве врачевания, а третьи – потому что он, чужестранец, пользуется благосклонным вниманием раны. Меня там не любят, потому что я слуга хакима. Но по счастью, меня держат за недоумка, а значит, мы с вами сможем встречаться в любой день – как незнакомые люди и якобы случайно – на главном базаре или на улице Медников, где всегда полно народа.
Следующую четверть часа они подробно обсуждали свои планы, а затем Манилал уехал на одной из рабочих лошадей Сарджи вместо гнедой кобылицы Аша, которую они сочли слишком породистым животным для слуги хакима. Дорога в Бхитхор должна была занять у него больше времени, чем у Аша и Сарджи, собиравшихся отправиться туда тайным путем через горы, но Манилал полагал, что разница составит всего два дня, от силы – три.
В действительности оказалось почти пять дней. Никто в Гуджарате не знал тропы через джунгли и горы лучше Букты, чей отец, в юности сбежавший в Гуджарат (по словам шикари, он убил одного влиятельного человека в своих родных краях, где-то в Центральной Индии), научил сына охотиться и выслеживать зверя, едва тот начал ходить.
Букта заставил Аша и Сарджи прождать полчаса, чтобы Манилал успел уехать подальше, и все равно умудрился довести их до опушки джунглей к часу заката. Несмотря на сильно пересеченную местность, они покрыли почти пятьдесят миль за шесть часов, переправившись на пароме через Хатхмати, и Сарджи заметил, что такими темпами они достигнут Бхитхора уже завтра. Но Букта покачал головой и сказал, что, хотя до сих пор дорога была легкой (Ашу так не показалось), в покрытых джунглями предгорьях двигаться будет все труднее и труднее и по многим тропам придется ползти черепашьим шагом.
