Ирина Мельникова - Фамильный оберег. Закат цвета фламинго
– Полезли, полезли, крещены души! – раздался сверху голос Захара. – Я первый!
Он протиснулся между письменным головой и Мироном, весело блеснул в темноте полоской зубов, размашисто перекрестился, и, ухватившись за цепь, скользнул вниз. Следом за ним, крестясь, но беззвучно, отправились все двадцать казаков во главе с есаулом Овражным. Как сказал воевода, то были лучшие лазутчики гарнизона, а сам есаул два года назад с тридцатью казаками захватили большой обоз с оружием и доспехами, который кыргызы отправили, как албан, контайше. Причем положили полсотни охранников, да еще с десяток ясырей в крепость привели. И Тайнаха в первый его побег именно он поймал, отчаянный есаул Андрей Овражный.
Захар напросился идти вместе с хозяином. Мирон не отказал. Лакей сражался с калмаками, как заправский воин. Его глаза горели, когда он показывал барину боевой топор, который добыл в бою, и ссадину от удара мечом. Удар пришелся плашмя, что спасло Захара. Через секунду ойрат, покусившийся на жизнь лакея, упал с раскроенным черепом. Не спас даже шлем: рука у Захарки была тяжелой, а топором он хорошо орудовал с детства, помогая деду-плотнику.
Мирона он встретил у приказной избы. Оказывается, уже второй день Захар повсюду разыскивал своего хозяина. Думал даже, что он погиб. Но затем увидел его спускавшимся с высокого крыльца и бросился навстречу.
– Барин! Живой! – и облобызал на радостях.
– Прекрати! – рассердился Мирон.
Лакей, похоже, не ведал о злоключениях барина, и Мирон решил не вдаваться в подробности. Голова его переключилась на решение других задач…
Низкий и узкий проход в скале они преодолели быстро и наружу выбрались незаметно, оказавшись в овраге, заросшем малиной и шиповником. Чтобы не ломиться сквозь заросли, пошли цепочкой по ручью, пока не миновали заставу ойратов, выставленную на тропе, проложенной бурлаками вдоль реки. Затем минут двадцать хоронились в камнях, пока два лазутчика, посланные Овражным, не вернулись и не сообщили, что путь впереди свободен. Относительно свободен!
Конные разъезды кыргызов рыскали повсюду. Время шло, почти бежало, но лазутчики пока не добыли себе лошадей. А без них до стана Эпчея не добраться.
Правда, они снова удачно прокрались по облазной тропе, шедшей поверх увала, затем спустились в распадок и здесь застряли. Кыргызы выбрали его для выпаса своих лошадей и явно не собирались уходить до утра.
Докучали комары, из распадка тянуло сыростью. Мирон продрог до костей, но не смел шевельнуться, чтобы неловким движением не выдать отряд противнику. Бесшумно, извиваясь, как змея, к нему подполз Овражный и прошептал:
– Пошли казачки! Благослови их Бог! – и перекрестился.
Мирон перекрестился следом, но виду не подал, как удивило это известие. Ведь он даже шороха не расслышал: не треснула ветка, не прошуршал упавший камень.
В тайге стояла недобрая тишина. Тревога, казалось, насквозь пропитала воздух, каждое дерево, каждую травинку. Настороженно взирали могучие сосны и березы на множество вооруженных людей, шнырявших по лесу. Молчали звери, затаившись в норах и логовах, не подавали голос ночные птицы…
Впереди едва заметно дрогнули кусты, треснула веточка под чьим-то сапогом. Мирон напрягся, подтянул к себе пистолет. Но Овражный, успокаивая, поднял ладонь и улыбнулся.
Возвратились казаки в сумраке. Захар тоже был с ними. Похоже, у него вошло в привычку не считаться со своим барином. Но Мирон и здесь не стал бранить лакея. Стыдно было среди этих людей заявлять права на чужую свободу.
Казаки воротились с добычей. В поводу вели десятка два кыргызских лошадей, с притороченными к седлам куяками, халатами, «бумажниками [53], пиками и саблями, деревянными и кожаными щитами. Конские копыта обмотали тряпками, на головы накинули мешки.
– Чтоб не ржали и не кусались, – пояснил Овражный. – Злобные лошаденки, однако, под стать хозяевам!
Переодевшись, оседлали лошадей и без тропы двинулись дальше. Миновали березняк и углубились в густой сосновый подлесок.
Овражный, придерживая коня, натянул уздцы, дождался, когда подъедет Мирон.
– Впереди заливные луга, – тихо сказал он. – Справа – болото, не объехать. Слева – река. Отвесный берег. Не обойти! Пойдем рысью через поляну. Если кыргызы или калмаки выскочат, внимания не обращаем. Авось по темноте за своих примут.
– Давай! – кивнул Мирон и потянул саблю из ножен.
Лес расступился, и взгляду открылась огромная пустошь, противоположный край которой терялся в туманной дымке. Серая мгла наползала с болота, а небо постепенно затягивало тучами. В воздухе пахло дождем.
– Вперед, братцы! – негромко крикнул Овражный. – Рысью марш!
Но они не преодолели и половины пути до темневшего впереди леса. Внезапно из редкого лесочка, за которым пряталась гнилая мшара, выехали навстречу несколько всадников в остроконечных малахаях с пиками в руках. Сначала они сгрудились в кучу, но, надо думать, поняли, что опасаться нечего, и двинулись наперерез казакам. Один из кыргызов, скорее всего, старший, привстав на стременах, поднял вверх пику с остроконечным флюгером и что-то крикнул.
– Спрашивает, куда путь держим, – пробормотал рядом Овражный. – Не дай Господь, захотят к нам присоединиться! – и сделал отмашку рукой.
Лишь трижды казаки послали стрелы. Несколько всадников сразу слетели с лошадей, другие еще некоторое время продолжали скакать, кто кренясь набок, кто откидываясь назад или припав к загривку лошади и все больше сползая с седла. Одна из лошадей со стрелой в груди по самое оперение поднялась на дыбы и грохнулась на землю, подмяв под себя всадника.
– Уходим! – крикнул Овражный, пресекая попытки казаков подхватить оружие убитых и поймать метавшихся по полю лошадей. – Уходим, волчья сыть! – рявкнул он свирепо, заметив, что не все ему повиновались.
Но было уже поздно.
С визгом вырвались вдруг из леса кыргызские конники. С полсотни или чуть больше. Сквозь мутную завесу, в блеске сабель и доспехов, в конском топоте и храпе неслась на русский отряд конная атака.
– К бою! Сабли вон! Пошел! – истошно закричал Овражный.
Мирон слышал, как мигом выхватили его товарищи из тугих ножен сабли – с тем зловещим лязгом, от которого замирает сердце.
Казаки мгновенно развернулись лавой, пригнувшись, почти слились с лошадьми и дали им полную волю. Мирон тоже выхватил саблю, взмахнул ею, гикнул и помчался навстречу врагу: только ветер в ушах да запах крови…
В последнем рывке кони распластались над землей. Всадники привстали в стременах, высоко подняв сабли. Мирон что-то кричал на скаку, как слева и справа кричали его товарищи, а ветер, забивая рты, ликуя, насвистывал по-ватажному лихо, в два пальца, на сверкавших клинках…
