Зия Самади - Избранное. Том 1
— Заман! — Девушка взяла его за руки, заглянула в глаза. — Заберите меня отсюда.
— А если узнает ваш отец?..
— Кроме вас, никого мне не нужно…
— Я же нищий по сравнению с вами, Халидам.
— Пусть… Я не променяю вас даже на шаха…
— Подумайте хорошенько, Халидам. Вы девушка… Как бы не…
— Я ведь говорю — не боюсь ничего. Или я вам не нравлюсь?
— Как можете вы не нравиться?..
— Заман мой… — Девушка приникла к нему, обняв за шею.
Опьяненный ароматом ее волос и каким-то неведомым, непонятным ощущением, Заман не смог сдерживать свои чувства…
2В Кульдже, славной своими садами, самым большим и самым красивым был сад Юнуса-байваччи. Он растянулся почти на полмахалли Айдо в южной части города. В нем росли кашгарский инжир, яркендская джида, турфанский виноград, хотанскне персики, аксуские гранаты, кучарский урюк и даже алма-атинский апорт. В центре сада возвышалась рядом с бассейном стеклянная беседка, ее сверкающие радугой грани отражались в голубой прохладной воде, и в солнечный день трудно было оторвать взор от этих нежных переливов. Вокруг бассейна цвели куньминские ирисы и самаркандские тюльпаны.
Наиболее известные сады имели собственные имена: Гульшан-баг — Сад-цветник, Долят-баг — Сад богатства, Хяря-баг — Пчелиный сад. Не был исключением и сад Юнуса, его называли Рахат-баг — Сад наслаждения. Но если другие сады — туда пускали всех желающих — становились иногда местами народных гуляний, то в сад Юнуса доступ был закрыт, Рахат-баг не приносил радости никому, кроме хозяина и его друзей. Сам Юнус с наступлением весны дневал и ночевал в саду.
Не изменил он своему обыкновению и в этот вечер, вместе с несколькими приятелями блаженствуя в Рахат-баге. Отблески светившихся в стеклянной беседке цветных китайских фонарей падали на цветы, воду, деревья, придавая им сказочный вид. Извечные спутники цветов соловьи наполняли вечернюю тишину своими трелями.
Заман, войдя в сад, направился к беседке по аллее японских елей. Приблизившись, он услыхал слова Юнуса:
— Подождите, Садык-афанди, вы не улавливаете сущности вопроса.
Заман заглянул в беседку. Несколько человек полулежали на ковре, опираясь на пуховые подушки, четверо сидели за покрытым белой скатертью столом-. Кипел самовар, громоздились разнообразные бутылки со всяческими винами и напитками, блюда с печеньем, фруктами и сладостями. Слуга разливал чай. Среди сидевших Заман узнал Муталлиба-байваччу.
— Вы, — отвечал Юнусу Садык-афанди, небрежно играя галстучным зажимом с бриллиантовым глазком, — кроме Китая, ничего не видели и потому так превозносите китайскую культуру. А я побывал в Европе, учился в Стамбуле и заявляю, что перед лицом европейской, а в особенности турецкой цивилизации о культуре одурманенных опиумом китайцев и говорить нечего.
— Но нельзя же, Садык-афанди, так пренебрежительно сбрасывать со счета китайцев, имеющих пятитысячелетнюю культуру! — возразил Юнус, хрустя по привычке пальцами.
— Их культура — это стародавнее прошлое. Китайцы не ушли далеко от него. Промышленные города Китая, которые вы видели, созданы капиталом и техникой иностранцев. Наполеон говорил: «Не надо будить китайцев — пусть спят», — а я добавлю: и пусть курят свой опиум.
— Что толку, — подал голос Муталлиб-байвачча, — восхвалять одних и охаивать других? Мы должны перенимать хорошее у всех и улучшать свое положение. Что у нас есть, чем мы можем гордиться? Тем, что верим в заклинания, играем в карты, отдыхаем на джайляу, едим, пьем и, разбогатев, обзаводимся женами?
Спорщики умолкли. «Муталлиб-байвачча мыслит более ясно и точно, чем они», — подумал Заман.
— Зачем мы ищем разногласий друг с другом, — опять заговорил Юнус, — если находятся люди, объявляющие нас национальными предателями вот в этих листовках! — Он вытянул из кармана несколько листков и протянул сидевшим. «О! Значит, пуля попала в цель!» — обрадовался Заман.
— Я читал, все это болтовня младенцев. — Байвачча, о котором говорили, что он недавно вернулся после обучения из Германии, презрительно отшвырнул листок. — Кумульцы сами не могут избавиться от своих вонючих шуб, а туда же — хотят освободить нас!
— Это напоминает мышь, которая щекочет хвост коту, — угодливо рассмеялся кто-то.
— А сами вы что делаете для своего народа? — спросил Муталлиб.
— Не стали ли вы, дорогой мой, поклонником Ходжанияза? — воззрился на Муталлиба Юнус.
Муталлиб собрался ответить, но его опередил Садык:
— Лишь когда из уйгуров, узбеков, казахов, татар сформируется единая тюркская нация с единой культурой, вот тогда можно будет ставить вопрос о самостоятельности. А до той поры любого человека, мечтающего изменить общество, нужно отправлять в сумасшедший дом! — Он налил в стакан пива и выпил.
«Вот ты и есть первый враг своего народа!» — чуть не крикнул Заман.
— Всех, кто не согласен с политикой правительства, надо заносить в черные списки! — зло прокричал Юнус.
— Да бросьте вы, вместо того чтоб веселиться, ударились в политику!.. — вмешался кто-то, разливая по рюмкам водку.
Заман вошел в беседку и почтительно поздоровался.
— Где вы ходите? Я с самого утра не мог найти вас! — насупил брови Юнус.
— Никуда не уходил, байвачча.
— Поручения выполнены?
— Да.
— Хватит деловых разговоров, байвачча. Бедняга и так бледен, видимо, устал, — вмешался Муталлиб, всегда благоволивший к Заману. Он притянул Замана за руку и усадил рядом с собою. — Как ваши дела? Вы совсем забыли обо мне…
— Простите. Я не успел навестить вас, — смутился Заман.
— Кто это? — спросил Садык у Юнуса, нисколько не стесняясь присутствия Замана.
— Мой секретарь.
— Других поручений нет, байвачча? — спросил Заман.
— Нет.
— Погодите, не торопитесь, — важно поднял руку-Садык. — Как вас зовут?
— Заман.
— Заман? — в удивлении вскинул брови Садык. — Вы взяли себе в имя слово с огромным значением — эпоха, целая эпоха, джигит, а!
— Так он же в Союзе родился! — иронически пояснил Юнус.
— Да ну? — еще более удивился Садык. — А я учился в Стамбуле… Вон тот, что закинул ногу на ногу, — в Берлине. Хотелось бы потолковать с вами.
— Будет время — я не откажусь.
— Чистый воздух, прекрасный сад, близкие душе люди — что еще нужно для беседы? Вы расскажете про Советы, а мы — про то, что видели, и сравним, а?
— Во-первых, — мягко уклонился Заман, — сейчас нет необходимости в таком сравнении, а во-вторых, разве это к месту?
