Эльза Вернер - Цветок счастья
– Генрих, Генрих, Генрих! – раздавалось все ближе, затем этот звук начал вдруг удаляться – по-видимому, искавший стал уклоняться в сторону, потеряв след.
Мысль, что помощь сейчас исчезнет и тогда уже не останется никакой надежды на спасение, заставила Генриха собрать все силы и победить безграничную усталость. Со всей энергией отчаяния он крикнул во весь голос, и этот крик достиг, наконец, ушей его спасителя.
– Я иду; говорите, какое нужно взять направление! – отчетливо донеслось до Генриха.
Сознание, что в непосредственной близости находится человек, что есть надежда на спасение, сразу оживило несчастного туриста и придало ему бодрости. Он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, пошел по направлению голоса, не переставая перекликаться с ним. Наконец сквозь туман показался Амвросий; он поспешно подошел к шатающемуся молодому человеку и обхватил его стан.
– Амвросий, ну, слава Богу! – прошептал Генрих и тяжело прислонился к плечу своего спасителя.
Старик сразу увидел, как плохо обстоят дела. Ни слова не говоря, он достал из сумки бутылку крепкого вина, влил значительное его количество в рот молодого человека, а затем смочил его лоб и виски живительной влагой. Точно тепло разлилось по окоченевшему телу Генриха; он глубоко вздохнул и окончательно пришел в себя. Он хотел немного отдохнуть, но Амвросий поспешно увлек его за собой.
– Скорей, скорей отсюда, – торопил он. – Туман становится все гуще, через час наступит ночь, и тогда мы не найдем выхода.
Старик взял Генриха под руку, и они осторожно побрели вдвоем по снежной пустыне.
Они уже прошли большую часть дороги, как вдруг Генрих остановился, еле дыша.
– Я не могу идти дальше, – проговорил он. – Дайте мне отдохнуть хоть одну минутку.
Но Амвросий обхватил его рукой и заставил идти приговаривая:
– Минута отдыха будет для вас последней минутой жизни! Вперед, вперед!… Да идите же!
Слова старика были напрасны. Генрих инстинктивно подался вперед, чтобы следовать за своим спасителем, но пошатнулся и как сноп повалился на снег.
Амвросий стоял несколько секунд неподвижно, вглядываясь в лицо молодого человека. Какая-то необыкновенная сила была в этом высоком старике, одиноко стоявшем среди белой таинственной пустыни. Ему казалось, что невидимые руки простираются к нему и требуют вернуть им их добычу. Он знал, что если уйдет отсюда и вторично в своей жизни вернется с ледника один, то он лично будет спасен. Но ему не так дорога была своя жизнь, как жизнь этого чужого юноши, лежавшего у его ног. Угрюмо сдвинув брови, с железной решимостью во взгляде Амвросий наклонился над Генрихом, находившемся в бессознательном состоянии, взвалил его себе на плечи и отправился со своей тяжелой ношей в дальнейший путь…
Доктор Эбергард со своими спутниками находился уже в сторожке, до которой они добрались без особого труда. Винцента и Себастьяна уложили на койки и развели в печке огонь, который не только согревал, но должен был и освещать комнату, так как уже начало темнеть. У Эбергарда была с собой небольшая аптечка, при помощи которой он мог оказать помощь пострадавшим. Доктор всем дал работу, командовал и, не переставая, бранился, переходя от одного больного к другому и оказывая им помощь.
Винцент Ортлер скоро пришел в себя и мог рассказать, хотя и очень сбивчиво, то, что произошло с ними. Утром они достигли вершины при ясной, тихой погоде, а на обратном пути их застигла буря. Себастьян, как опытный проводник, привел их в углубление высокой скалы, где они могли просидеть несколько часов, пока буря не утихнет, а затем еще до сумерек подыскать себе приют на ночь. Несмотря на глубокий слой снега, за короткое время покрывший тропинку, спуск они совершили вполне благополучно; они уже находились возле сторожки, где намеревались переночевать, как вдруг сверху свалилась огромная глыба снега и придавила их. Что было потом, Винцент не знал, так как сразу потерял сознание и очнулся лишь в сторожке. Одно он помнил хорошо – что перед тем, как случилось несчастье, Генрих Кронек отстал от них на несколько шагов.
– Ну, значит, он там и останется, и Амвросий вместе с ним! – вполголоса проговорил хозяин нижней гостиницы и скорбно покачал головой. – Слава Богу, Винцент, что удалось, по крайней мере, спасти тебя! Я думаю, что моя девчонка сошла бы с ума, если бы ты не вернулся.
Винцент слегка вздрогнул и приподнялся на своем ложе.
– Гундель? – робко спросил он.
– Конечно, Гундель, кто же еще? Я, собственно, никак не пойму, что происходит между вами. Ты недавно заявил мне, что между вами все кончено, и ты никогда больше не придешь в наш дом, потому что Гундель не желает выходить за тебя замуж. Да, так оно и было! А сегодня, когда стало известно, что ты находишься в горах во время снежной бури, моя девчонка совсем сошла с ума. Она чуть не на коленях умоляла меня пойти вместе с другими к тебе на помощь. Она даже сама хотела отправиться с нами, но я объяснил ей, что это вовсе не женское дело. Она так плакала и отчаивалась, что на нее жалко было смотреть. «Отец, – кричала она, – если Винцент не вернется, если он умрет со злобой против меня, то я не переживу этого!» Я думаю, она в состоянии была бы, действительно, наложить на себя руки.
Винцент, затаив дыхание, слушал рассказ отца Гундель. Его бледное лицо постепенно покрывалось румянцем.
– Я так и думал! – радостно воскликнул он. – Я знал, что в душе она любит меня. Теперь мы ни за что не расстанемся с ней!
– Что тут происходит? – спросил Эбергард, только что подошедший и услышавший конец разговора. – Мне кажется, что у этого юноши опять любовь в голове? Не успел еще оправиться от пощечины, которую ему нанесла снежная лавина, а уже заговорил о любви и тому подобных глупостях. О, эти влюбленные люди! – сердито прибавил он, вспомнив об ассистенте и «юной особе».
Винцент спокойно выслушал замечания доктора; он не мог сердиться на него, так как знал, сколько труда доктор приложил, чтобы вернуть его к жизни.
– А что с Себастьяном? – спросил молодой крестьянин. – Он поправится?
– Возможно, – ответил Эбергард, пожав плечами. – Пока он еще лежит без движения, хотя я употребил все средства, чтобы привести его в чувство.
– Бог вознаградит вас за это, господин доктор! – сказал отец Гундель. – Он бедный человек, и если умрет, то его жена и семеро детей останутся без куска хлеба. Они уже и так нуждаются в самом необходимом.
– Что вы говорите? – сердито воскликнул Эбергард. – У него семеро детей! Да он с ума сошел! Как ему не стыдно? У самого нет ни гроша за душой, а он позволяет себе иметь семерых малышей, которые хотят есть и пить! Это бессовестно!
