Джоанна Борн - Тайна куртизанки
– Я люблю заботиться о животных.
По мнению Анник, жизнь среди рыбы и контрабандного бренди не оставляла времени на заботу о домашнем скоте.
– Хардинг что, из вашей конюшни? Таких разводит ваш брат, обожающий лошадей?
– Спенс? Нет, Хардинг не из тех. Я позаимствовал его в Дувре, хотя Спенсу он бы понравился. Если б я привел лошадь домой, он бы попытался выиграть ее у меня в карты. И вероятно, смошенничал бы, раз дело семейное.
– Наверное, хорошо иметь братьев и сестер. Я часто так думала.
Четыре дня Грей рассказывал ей свою историю, как будто всю жизнь дожидался возможности рассказать ее неряшливой французской шпионке, идущей по пыльным дорогам Кента. Теперь она знала о доме в Сомерсете, где он вырос, где живут его родители, старший брат Спенс и младшая сестра.
Анник представляла себе огромный фермерский дом с лошадьми в конюшне, с цыплятами, которыми гордилась его мать, каждый имел свое имя и родословную, восходящую к Константинополю, и все не похожи на других. Теперь она знала, что у Роберта есть собственный дом, Тайдингз, которым управляет тетушка. Второй брат его служит в армии, и есть еще три замужние сестры, которые моложе его и живут отдельно.
Она с радостью и грустью будет это вспоминать, когда они расстанутся.
Привал они устроили в стороне от дороги. Анник переворачивала угли заостренной веткой. Она разводила такие искусные, невидимые костры уже тысячу раз. Мало дыма, и никаких искр в темноте: ничто не выдаст место их ночлега.
Роберт закончил баловать Хардинга и сел рядом с ней.
– Красивая мелодия. Что это?
– Что? О, я даже не сознавала, что напеваю. Это детская песенка. Дайте вспомнить… По-английски будет примерно так: «Пусть сточные канавы наполнятся кровью аристократов. Дайте нам вымыть руки в их кишках. Пусть тот, кто противится мнению народа, умрет, словно крыса». Ну и так далее.
– Боже мой!..
– Вот именно. Хотя мелодия красивая. Жаль, что голос у меня, как у вороны. Мы, дети, пели ее, прыгая через веревочку. Мне было шесть лет, когда мы взяли Бастилию, мы все без исключения были кровожадными. Как странно, что все мальчики, с кем я играла, теперь в армии или мертвы.
– Интересное время.
– Париж в те дни был центром вращения истории. Мечты были реальны, как уличные камни. Тысяча возможностей. То, чего вы, англичане, не понимаете. Мы, французы, не остановимся, пока весь мир не будет завоеван для революции. Наполеон оседлал эти мечты и направляет их к собственным целям.
– Думаете, мир не сохранится?
Анник знала, что нет. В планах Альбиона указана дата вторжения. Она знала каждую дорогу, по которой будут маршировать отряды Великой армии. Треть из них будет убивать и заниматься мародерством на этой дороге. Огонь костра уютно потрескивал, а она уже видела горящие дома.
– Страсть Наполеона – завоевывать, а не править. Мира не будет. Пока мы сидим здесь, он снова готовится к войне.
– Может, он выберет для вторжения какую-нибудь другую страну, где и воды кругом не так много, и флот поменьше.
– И климат получше. – Сегодня, как и вчера, их поливав дождь. Ей не нравилось постоянно быть мокрой.
– Один из римских писателей что-то говорил насчет дождей в Англии. Искажена дождем… что-то вроде этого.
Ее удивило, что Роберт Фордем, контрабандист и сын мелкого землевладельца из Сомерсета, так образован. Но возможно, он много читал, находясь в море.
– Это Тацит. Он сказал, что небо в этой стране искажено облаками и частым дождем, но сильных холодов не бывает. Думаю, положение не слишком изменилось за последнюю тысячу лет. Дожди здесь остались.
До того как чистить лошадь, Грей снял черный свитер, расстегнул на груди рубашку и закатал рукава. Он был загорелым, как все люди, работающие в море, с грубой от ветра и соленой воды кожей, В желтом свете костра он выглядел темной массивной скалой, непреклонным и очень красивым.
Раньше она могла бы восхищаться им, тогда ей еще присуща была своего рода наивность. Время, проведенное с Греем, сделало ее умнее и намного безрассуднее. Она не заставила себя отвернуться и смотреть на что-нибудь другое, менее волнующее. Она становилась слабовольной.
Костер разгорелся, скоро угли от него можно будет использовать для приготовления еды.
– Неправильно, что мы, французы, должны вторгаться сюда. – Она взглянула на Роберта. – Вы улыбаетесь, но для француза это не так очевидно. Вам, англичанам, станет лучше без ваших глупых немецких князьков, проматывающих народные деньги. Вы должны иметь республику и всеобщее голосование.
– И Наполеон принесет нам это? – спросил Роберт.
– С этого начнется. – Ее жизнь была бы проще, если б она меньше думала. – Наполеон что-то здесь улучшит. Но дорогой ценой. Когда он высадится на этот зеленый остров, то сожжет все красивые фермерские дома, мимо которых мы сегодня проходили.
– Вы не можете остановить это, Анник.
Она могла. От нее зависит, сгорят ли те дома вместе с пухлыми фермершами и босоногими детьми. Это стало ее решением, когда шесть месяцев назад Вобан отдал ей в руки планы Альбиона. Выдав их англичанам, она станет предательницей, и за это ее ждет смерть. А Вобана тут же вытащат из его постели, обесчестят и пошлют на гильотину. Франция подвергнется большой опасности, зато дети в том белом фермерском доме будут живы.
А может, и нет. Откуда ей знать?.. Возможно, другие такие же невинные дети умрут вместо них. Вмешательство в судьбы государств – страшное дело.
Год назад она поехала бы в Лондон, отдала бы все в руки Судье и выполняла бы приказы. Сейчас она уже не ребенок, и ее ответ не мог быть простым. Она перевернула на бок оранжевый уголек, сосредоточив на нем внимание. В конце концов, ей не обязательно принимать решение сегодня.
Роберт изучал содержимое корзинки, приобретенное час назад в белом фермерском доме. Под красным цветастым полотенцем лежали замечательные продукты – сосиски, хлеб и маленькие коричневые яйца.
– Я бы не осмелилась просить еду. Знаете, вы очень смелый.
– Не побоялся ужасного кентского фермера в его берлоге? – Он расстелил между ними полотенце. – Они не так опасны.
– Он мог спустить на вас собак. Я их не люблю.
– Приму к сведению.
Волосы на его груди, куда падал свет костра, были золотистыми. Она представила, как это будет, если до конца расстегнуть и снять с него рубашку. Волосы на ощупь будут как мех, а кожа жесткой. Когда она находилась под действием наркотиков, Грей для тепла завернул ее в свою кожаную куртку. Если она прижмется щекой к Роберту, он ей напомнит ту кожу. Твердые мускулы, как у Грея. И руки его будут, как у Грея. Такие же загрубевшие от работы руки он положит ей на грудь…
