Николь Джордан - Страстное желание
Грудь Лусиана вздымалась и падала. Он жадно глотал воздух, медленно приходя в себя. Бринн, обмякнув, как тряпичная кукла, лежала в его объятиях, прижавшись лицом к его шее. Волны наслаждения все еще продолжали накатывать, заставляя содрогаться тело, мешаясь с волнами эмоций, которые продолжали владеть его душой – нежностью, гневом, страстью.
Его шокировала стремительность, с которой он потерял контроль над собой. Этот взрыв стал кульминацией двух недель телесного неутоленного голода. Катализатором выступила, конечно, ревность. Лусиан понимал, что им двигало желание доказать жене и себе, прежде всего себе, что она принадлежит только ему, что он единовластно владеет ее телом. И все же одно лишь чувство мужского превосходства не могло вызвать этот шквал. Лусиан знал, что было что-то еще. Страх ее потерять.
Лусиан судорожно вздохнул, стараясь взять себя в руки. Мышцы его все еще дрожали от напряжения. Что касается Бринн… Когда она опомнится, то, вне сомнений, станет сожалеть об этом взрыве страсти еще больше, чем сейчас жалел он. Господи, как он хотел, чтобы место сожаления в душе ее заняла радость. Радость от принятия своей судьбы. Радость от сознания того, что ее влечет к нему. Радость оттого, что она отдает ему себя.
Он ласково прикоснулся губами к ее лицу. Лихорадка страсти уступила место невероятней нежности. Он прижимал ее к себе и гладил, скользя ладонями по обнаженным ногам.
– Ты ведьма, – хрипло прошептал он, уткнувшись носом ей в волосы. – Красивая моя, сладкая колдунья.
Он явно сказал что-то не то. Лусиан почувствовал, как Бринн внезапно напряглась, словно он окатил ее, разгоряченную, ведром ледяной воды. Толкнув его в грудь, она слезла с него и, забившись в угол, стала судорожно оправлять юбку.
– Я не ведьма, – пробормотала она дрожащим голосом. Полжизни, если не больше, она пыталась доказать себе и другим, что это позорное клеймо пристало к ней по ошибке.
– Нет, конечно, ты не ведьма, – тихо сказал Лусиан, неожиданно примирительно. – Это просто фигура речи. Я так ласково тебя назвал.
Она послала ему взгляд, полный отчаяния, и сказала с напускным равнодушием:
– Вы только что проинформировали меня, что не желаете мириться с моей распущенностью. Едва ли справедливо требовать от меня безукоризненного послушания, когда вы отдаете мне такие противоречивые приказы.
– Предаваться распутству наедине со мной, – тщательно подбирая слова, сказал он, застегивая бриджи, – совсем не то, что предаваться распутству на людях, Бринн. В конце концов, я твой муж.
– Возможно, и так, но я предпочитаю, чтобы со мной не обращались жестоко и грубо, как, похоже, вам нравится со мной обращаться.
Лусиан прищурился:
– Я с тобой грубо обошелся? Не притворяйся, что тебе это не понравилось, сирена. Слышала бы ты свои восторженные крики.
Бринн почувствовала, как густой румянец заливает щеки. Она не ожидала от себя такого страстного отклика. Лусиан превратил ее в распутницу, в существо, движимое лишь стремлениями плоти, мало чем, отличающееся от тех ее поклонников, кому страсть ударила в голову. Он был наделен особой способностью, вызывать в ней самые сильные, но, увы, не самые добродетельные чувства, будь то гнев или страсть. Как быть, как жить дальше? Разве может она оставаться к нему равнодушной?
– Ну что же, вы едва ли в чем-то лучше тех незадачливых молодых людей, которых так презираете, – бросила она ему в ответ.
Лусиан стал мрачнее тучи. Бринн отвернулась, не в силах вынести его взгляд. Он смотрел на нее с холодным презрением, будто они только что не любили друг друга как безумцы. Горло ее сжал спазм.
И как раз в этот момент ландо покачнулось и остановилось. Бринн сглотнула слезы. Они были дома. Слава Богу, что этого не случилось несколько минут назад.
Не дожидаясь, пока лакей откроет для нее дверь кареты, Бринн взялась за ручку, решив, что выйдет из экипажа без посторонней помощи. Но Лусиан остановил ее, накрыв ее руку своей рукой.
– Если будешь продолжать в том же духе, я отправлю тебя прозябать в деревню, в наше фамильное поместье.
Слезы жгли ей горло, но она сжала зубы. Она не станет плакать у него на глазах.
– Так отправьте меня туда, – ответила она. – Я буду вам только благодарна за то, что вы избавите меня от своего общества.
Она выскочила из кареты и побежала прочь, едва сдерживая слезы.
Лусиан выругался сквозь зубы, глядя вслед убегающей жене. Он видел боль в ее глазах и винил в этой боли себя.
Ругая себя за малодушие, он все же пошел за ней. Может, и вправду стоит отослать ее куда подальше, вместо того чтобы продолжать жить в состоянии непрекращающейся войны?
Он негромко постучал в дверь ее спальни, но она ему не ответила. Когда он открыл дверь, сердце его тревожно подпрыгнуло. Бринн стояла на коленях у камина, зарывшись лицом в кресло, и рыдала так, что душа надрывалась.
Лусиан довольно долго ждал в дверях, спрашивая себя, не он ли явился причиной этих горьких рыданий. В конце концов, он закрыл за собой дверь и подошел к жене.
Когда он наклонился и дотронулся до ее плеча, она вздрогнула и подняла к нему мокрое от слез лицо.
Она гневно смахнула слезы, словно ей было стыдно за себя, за то, что он застал ее в слезах.
– Чего вы хотите? – хрипло спросила она.
– Я тебя обидел? Она отвернулась.
– Нет. – Она судорожно вздохнула. – Да. Это ужасное слово…
– Что за слово?
– Ведьма. Деревенские дети раньше дразнили меня этим словом. Даже мои друзья… Я слышала, как они перешептывались у меня за спиной после того, как умер Джеймс.
Лусиан вынул из кармана платок и присел с ней рядом на ковер.
– Джеймс? – пробормотал он, нежно стирая слезы с ее лица.
– Мой поклонник. Я его убила. – Она закрыла лицо руками, прежде чем слезы с новой силой потекли из глаз.
Лусиан замер в нерешительности, припоминая то, о чем рассказывала ему Бринн.
– Кажется, ты говорила, что он утонул в море.
– Так и было.
– Но в Корнуолле такое нередко случается с моряками, не так ли?
– Случается. Но он умер потому, что я… что он мне тоже нравился.
Она громко всхлипнула, и Лусиан почувствовал, как сердце его тает. Бринн терзалась из-за того, над чем, решительно была не властна, но при этом она винила себя в смерти того мужчины. Должно быть, она не один год жила с этой тяжестью на сердце.
Почти против воли Лусиан потянулся к жене. Заключив ее в объятия, он развернул ее к себе так, что она уткнулась лицом в его плечо. Он предлагал ей мир, утешение.
– Как мне кажется, смерть его была чистой случайностью, – тихо сказал Лусиан, уткнувшись носом в ее ароматные волосы. – Ты не можешь брать на себя ответственность за то, что творит стихия.
