Филиппа Карр - Изменница
— Не нужно, чтобы он слышал, как ты называешь его мальчиком, — сказала матушка.
— А кто же он? Пожалуйста, будь благоразумна. Я знаю, что ты в нем души не чаешь, но…
Похоже было, что моя мать вот-вот разрыдается, Я думаю, она почувствовала в моих словах упрек в том, что на первом месте у нее был сын человека, которого она когда-то любила, а не собственная дочь.
Я быстро подошла к ней и обняла.
— Мама, дорогая, ты же понимаешь, что Жан-Луи и Джеймс должны иметь право принимать решения. Я знаю, имение принадлежит тебе, но ты мало в этом понимаешь. Ты не должна подрывать авторитет управляющего, иначе наступит хаос. И только потому, что этот избалованный мальчишка вдруг чем-то заинтересовался и думает, что может поступать, как захочет, ты не можешь ему уступить. Я думаю, нам придется уволить Джеймса, если ты будешь потворствовать Дикону.
— Мы не можем позволить себе отказаться от Джеймса, — сказал Жан-Луи. — Мне он нужен сейчас.
Жан-Луи выглядел печальным, и новая волна гнева к Дикону захлестнула меня, потому что он создал эту абсурдную ситуацию.
Моя мать с виноватым видом посмотрела на нас и сказала:
— Было так чудесно видеть Дикона, переполненного энтузиазмом, заботящимся обо всем.
— Но это не значит, что он может управлять фермой, мама, — ответила я. — Не можешь же ты ему позволить поступать по-своему.
Матушка замерла в нерешительности, и я крикнула:
— И ты еще думаешь! Тогда передай управление Дикону, избавься от Джеймса и от Жан-Луи.
— Сепфора! Как ты можешь говорить так! Ты и Жан-Луи — мои дети…
— У тебя останется Дикон, — сердито сказала я.
Теперь я понимала, что ненавидела Дикона. К моей ненависти примешивались не то страх, не то тревога, поэтому я была необычно резка.
Моя матушка была очень разумная женщина, но, когда ею овладевали чувства, она теряла здравый смысл. В этот момент она увидела всю абсурдность ситуации и, наверное, осознала, что восхищение Диконом затмило любовь к собственной дочери.
Она спокойно сказала:
— Конечно, конечно… Жан-Луи и Джеймс знают лучше. Бедный Дикон, он будет так разочаровав.
Жаль, что это случилось как раз в то время, когда он так заинтересовался фермой.
Мы выиграли сражение. Хассоку перейдет этот участок земли, а Бероуз должен будет смириться с этим и понять, что Дикон не имел права давать обещание, выполнить которое не в его власти.
На следующий же день приехал Дикон. Мы сидели за столом. Я догадалась, что он только что услышал о решении, ибо матушка моя, наверное, как можно дольше откладывала этот неприятный момент.
Он вошел, холодно глядя на нас в упор, но в глубине души весь кипел от злости.
— Итак, ты был у леди Клаверинг, — сказал он, глядя на Джеймса.
— Джеймс не был, — ответила я. — Я и Жан-Луи были у нее.
— И вы убедили ее пойти против меня.
— Не против тебя, Дикон, — сказал Жан-Луи. — Мы считаем, что так будет лучше для хозяйства.
— Что? Эта земля? Она не обрабатывается столько лет, и как это влияет на хозяйство?
— Хассок попросил этот участок, — сказал Жан-Луи, — Джеймс и я решили отдать его ему. Решение не может быть отменено.
— А почему? Бероуз имеет на него такое же право.
— Мы решили, что земля будет принадлежать Хассоку. Он попросил первым, — ответил Жан-Луи.
— Хассок! Да, конечно. — Дикон с яростью посмотрел на Джеймса. — Ты питаешь симпатию к Хассоку. Девица…
Джеймс вскочил:
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что ты не можешь ни в чем отказать маленькой Хэтти, ведь так? И если она говорит, что ее папочка хочет этот кусок земли, папочка его получит.
— Хэтти Хассок не имеет к этому никакого отношения, — сказал Джеймс. — Пожалуйста, не впутывай ее.
— А мне кажется, она здесь замешана, что бы ты не говорил. Я не слепой. Жан-Луи прервал Дикона:
— Веди себя прилично в этом доме, Дикон, иначе я попрошу тебя уйти.
Дикон с иронией поклонился:
— У меня нет особого желания оставаться, — сказал он. — Но вот что я скажу тебе, Джеймс Фентон, этого оскорбления я не забуду.
— Не будь смешным, Дикон, — не выдержала я. — Тебя никто не оскорблял. Конечно, ты симпатизируешь Бероузу, но он должен понять, что такой мальчишка, как ты, не может принимать важных решений в управлении имением.
Взгляд Дикона скользнул по нам и задержался на Джеймсе. Холодная, неукротимая ненависть в глазах юноши вызвала во мне тревогу.
Дикон повернулся и вышел.
Жан-Луи покачал головой.
— Этого мальчика надо отослать в школу, — сказал он.
После сенокоса няня Лотти серьезно простудилась. Простуда перешла в бронхит. Нам сейчас, как никогда, нужна была ее помощь. Я не хотела оставлять Лотти со служанками и стала сама присматривать за ней.
Джеймс посоветовал мне взять на время помощницу. Вскоре я поняла, почему.
— Хэтти Хассок выразила желание помочь вам с Лотти, — сказал он. — Я думаю, она сможет оказаться полезной.
Меня это позабавило, ибо теперь я уже знала, что Джеймс интересуется Хэтти. Я и Жан-Луи часто говорили об этом. Мы оба очень любили Джеймса, потому что он не был обычным управляющим: не только отлично вел хозяйство, но и был интересным собеседником, все наши трапезы благодаря его разговорам были оживленны, более того, я заметила, что он брал на себя большую часть работы, чтобы Жан-Луи не очень уставал.
Хэтти мне очень понравилась, правда, она была немного замкнутая, но это не помешало нам стать добрыми друзьями.
Девушка рассказывала мне, как нелегко она привыкала к жизни на ферме.
— Конечно, — объясняла она, — я приезжала сюда летом и всегда радовалась сенокосам и празднику урожая, но понимала, что у меня мало общего с братьями и сестрами.
Том Хассок был очень хорошим фермером, но у него на руках оказалась большая семья. И всех нужно было кормить, поэтому он очень обрадовался, когда сестра его жены взяла Хэтти к себе. Она воспитала девочку, дала ей образование, именно поэтому Хэтти так отличалась от своих родных.
Хэтти рассказала, что тетя Эмили удачно вышла замуж за торговца, владельца лавки тканей на Чип-Сайде. Их комнаты располагались над магазином. У них не было детей, поэтому, как только родилась Хэтти, они попросили разрешения взять ее на воспитание, тем самым облегчив бремя и без того нуждающейся семьи. Фермер с женой поняли, что это возможность, которую нельзя упускать. Итак, в возрасте двух лет Хэтти уехала в Лондон.
В Лондоне она ходила в школу. Ее кормили и одевали так, как, по мнению Хассоков, было принято в богатых семьях.
— Иногда даже неудобно было приезжать домой, — призналась Хэтти. — Я жила в большем достатке, чем мои родители. Это казалось несправедливым. Но они всегда так восхищались мной, особенно отец. Он всегда говорил: «Хэтти — это леди в нашей семье».
