Джулия Грайс - Свет твоих глаз
И все-таки она не должна так думать. Надо заставить Тимми думать по-другому, иначе он умрет.
– Тимми, я могу показать тебе несколько новых рисунков, – оживленно предложила она. – Я нарисовала Ветерка, Сьюзи и ее куклу. И… и Перо, как он спит в тени. – Она постаралась улыбнуться. – И даже толстого папашу Вандербуша, как он отдуваясь тащит на гору повозку…
Но Тимми никак не отреагировал. Он молчал.
– Хочешь, я почитаю тебе? После завтрака мы с мамой вынесем тебя из повозки. Может быть, позвать в гости Жана и Боба?
Но, видя полное равнодушие мальчика, она замолчала. Взгляд его был устремлен в одну точку, он был поглощен только своей бедой. Эмеральда вздохнула.
– Болит? Ты хочешь поспать? Тогда спи. Отдых придаст тебе силы, и ты быстрее поправишься.
Тимми покорно закрыл глаза.
* * *День отдыха подошел к концу, прошел еще один день. Теперь они снова шли, стараясь наверстать упущенное время.
Маршрут их отклонился к югу. Холмы, гладкие и круглые на северо-западе, вставали сплошной стеной, поднимаясь все выше и круче. Рукава, на которые разбивалась река Платт, имели странные названия: Рукав Ядовитого Паука или Отравленный Рукав. Мэйс сказал, что это из-за щелочной воды.
Эмеральда с любопытством взирала на сияющие белые острова. Это солончаки, объяснил ей Мэйс, некоторые эмигранты соскребали с их поверхностей белый порошок и добавляли вместо соли и соды в тесто для бисквитов.
Они миновали скалистый массив, отмеченный в их маршруте как Красные Холмы. Действительно, эти скалы отливали всеми оттенками красного: пунцовым, алым, вишневым, оранжевым, огненным.
От вида окружающей местности у Эмери захватывало дух, и в то же время очертания этих мистических скал и мертвых вод говорили ей о том, что они попали в иной, странный и враждебный мир.
Дорога вела их прочь от реки Платт к Сладкой реке, названной так, по словам Мэйса, потому что однажды в эту реку уронили несколько мешков сахара.
– Правда? И вода стала сладкой? – Но беззаботная улыбка Эмери выглядела фальшиво. Мысли ее были заняты переживаниями последних дней. И хотя нога Тимми заживала быстрее, чем можно было ожидать, настроение мальчика не менялось к лучшему.
Он ни с кем не хотел разговаривать, даже с матерью. Мальчик ни на что не жаловался, ел без аппетита. Однажды, когда мать стала рассказывать ему о Ветерке, он спрятал голову под одеяло и проплакал весь день.
Наконец они достигли Скалы Независимости. Громадная глыба серо-красного гранита упиралась вершиной в небо, а основание, казалось, вырастало прямо из реки. Мэйс с гордостью показал Эмери место, где было выцарапано его имя: «М.Бриджмен, 1844».
Он показал ей инициалы переселенцев, которых он знал. Многие ставили вместо имени крест. Большинство их тоже пожелали запечатлеть свои имена на скале.
– Пройдет немного времени, и на этой скале появится много новых имен, – заявил Мэйс.
Они взобрались на уступ, откуда открывался вид на блестящие пятна солончаков и вершины гор странной формы. Мэйс как зачарованный смотрел на эту землю.
– Люди идут сейчас мимо этих мест в Калифорнию. Пройдет немало лет, пока они захотят освоить и эти места.
– Не представляю, зачем они идут туда, – задумчиво произнесла Эмеральда, имея в виду и своих спутников, и тех, кто проехал до них. – Зачем они идут, глотая пыль, изнемогая от жары, многие сотни миль?..
Мэйс смотрел вдаль.
– Чтобы работать, работать там, не разгибая спины. Для чего же еще? Они будут жить в бараках, нуждаться во всем, будут ходить босиком, будут работать столько, сколько никто из них не работал дома, и, если им повезет, они выживут…
– А ты? – Что-то заставило ее задать этот вопрос Мэйсу. – Что ты будешь делать, если мы дойдем до Калифорнии?
– Я? Снова вернусь к своим животным, к рисункам. Может, поеду на озеро в Сьерра-Неваде. Там такая красота, что при виде ее у тебя бы сердце выскочило из груди. Озеро раскинулось на двадцать миль в длину и такое глубокое, что небо может утонуть в нем…
Внезапная боль пронзила ее. Какой глупой надо быть, чтобы мечтать приручить такого мужчину?
«Да, – сказала она себе, – Я дура. Но что поделаешь, я хочу его. Хочу, несмотря на Труди и всех женщин, бывших у него до меня. Хочу вопреки здравому смыслу, приличиям и гордости. Хочу его, и только его».
Мэйс взял ее за руку.
– Я прихватил с собой нож, – сказал он. – Давай поднимемся повыше, и ты нацарапаешь свое имя. Там еще есть место.
Они забрались наверх, и Мэйс вложил в ее руку нож. При этом он так сжал ее пальцы, что она испугалась.
«Э.Реган, 1847», – нацарапала она возле его имени.
Со странной улыбкой Мэйс забрал у нее нож и обвел их имена глубоким овалом в виде сердца.
– Вот так, – удовлетворенно сказал он. – Эта надпись сохранится надолго. И через сто лет люди будут подходить к этой скале и читать наши имена. Камень – прочная штука, Эмери. Он может выдержать многое.
Она спустилась вслед за ним и, отказавшись от помощи, спрыгнула на землю. Печаль, громадная, бесконечная, как время, переполняла ее…
Глава 16
Ему не составило труда проследить за маршрутом каравана. Одинокий Волк спешился и принялся разглядывать борозды от колес повозок. Носком мокасина он дотронулся до грубого красного рубца, оставленного на каменистой земле. Сколько же таких шрамов оставили повозки белых людей на его земле, сколько ожогов от костров…
Одинокий Волк сжал губы. Два дня назад белые люди, покидая лагерь, не затушили костер, и он все еще дымился. Неужели они не понимают, как опасен пожар в прериях? Огонь может полыхать три, четыре дня подряд, уничтожая траву, сжигая землю, животных, обрекая на голод охотников.
Проезжая, белые люди выбрасывали много предметов. Некоторые из них были знакомы Одинокому Волку: остатки пищи, странная обувь. Он узнал о них в свою семнадцатую весну, когда был найден в лесу белым охотником. Тогда же в силу необходимости он выучил язык белых людей.
Несколько вещей, выброшенных из повозок, он привез к себе в лагерь. Среди них был деревянный ящик с белым кругом и черными отметинами на нем. Внутри ящика, если открыть крышку, было много металлических частей, издающих звук, похожий на щелчки. На языке белых людей этот ящик назывался часами.
Он принес часы Встающему Солнцу, вдове его брата, чтобы позабавить ее их странным щелканьем. Она была тихой и молчаливой с тех пор, как вернулся Перо, и только шептала о том, что белых надо убить. Ее слова повторяли и другие.
Однако Одинокий Волк советовал подождать. Он сказал, что должен увидеть сон, который скажет им, что делать. Тем более что сейчас большинство воинов ускакали на север, и оставшимся нужно соблюдать осторожность.
