Александра Риплей - Чарлстон
– Хорошо.
Девочка поместила книгу на голову и крохотными, осторожными шажками прошлась по комнате.
– Зачем это?
– Для осанки.
Книга соскользнула с головы на пол.
– Это из-за тебя. Разве можно разговаривать с книжкой на голове? Больше не задавай мне никаких вопросов.
Девочка нагнулась, чтобы поднять свою ношу. Книга залетела в камин и выпачкалась в золе.
– Вот зараза! – воскликнула Лиззи. И тут же скривила губы: – У меня это нечаянно вырвалось. Тетя Джулия моет мне рот с мылом, когда я говорю такие слова. Я научилась от мистера Симмонса. Пинни, он мне очень нравится.
– И мне тоже. Это тетя Джулия заставляет тебя носить книгу на голове?
– Нет, так мы делаем в школе. Мы должны уметь сидеть, стоять и ходить прямо, как леди. Голову надо держать почти неподвижно. У меня неплохо получается, но у Каролины Рэгг лучше. Вот я и тренируюсь.
– Понятно. Тебе, наверное, нравится сидеть и ходить прямо?
Лиззи нахмурилась:
– Не совсем. Я хочу, чтобы у меня получалось лучше всех. Мне нравится быть самой умелой. Но не станешь же всегда задирать голову, как индюшка. – Лиззи взглянула на каминную полку. – Вот как бы я хотела, – застенчиво сказала она.
– Что там такое, сестричка?
Лиззи показала перепачканным в саже пальчиком:
– Вот так, как они. Разве ты не видишь их? Они очень красивые. Я часто придумываю про них разные истории.
Пинкни встал и тоже подошел к камину. Он взглянул на грациозных вырезанных из дерева нимф, которые танцевали на каминной полке. Нимфы были босые, одежды их развевались. Их раскинутые руки и склоненные головки выражали веселье.
– Очень славно, – согласился он. – Теперь я понимаю, чего ты хочешь. Здесь, золотко, достаточно места, чтобы ты танцевала.
– Ах нет! Я буду выглядеть глупо.
– Только не для меня. Я люблю, когда маленькие девочки забавляются. Не смущайся. Можешь просто помахать ручками и попрыгать. Прямо здесь. Сядь, я помогу тебе снять башмачки.
Сначала Лиззи двигалась скованно, как если бы книга все еще была у нее на голове. Но увидев, что Пинкни над ней не смеется, девочка осмелела. Она стала кружиться быстрей, прыгать и вновь кружиться.
Пинкни смотрел на нее с любовью, ободряюще кивая головой. Вдруг Лиззи споткнулась. Прежде чем подскочить, она налетела на стол, вскрикнула и упала на пол, обхватив колено руками. Пинкни едва успел поймать покачнувшуюся лампу, но старую чернильницу схватить не успел. На миг она задержалась на краю стола, накренилась и упала в корзину для бумаг.
– Ты не ушиблась? Скажи Пинни, где у тебя болит. Лиззи выглядела испуганной.
– Ничего не разбилось?
– Нет, все цело. Чернильница соскользнула, но свалилась прямо в корзину.
Пинкни обогнул стол и достал из корзины чернильницу. Кусочек отбился.
Лиззи прочитала выражение его лица.
– Разбилась! – сказала девочка с отчаянием. Она заплакала, потом закашлялась.
– Не надо, Лиззи! Ее легко склеить.
Пинкни разволновался. Девочка задохнется, если он сейчас же что-либо не придумает.
– У Соломона есть клей. Но я не могу склеить ее одной рукой. Кто-то должен мне помочь. «Господи, хоть бы это помогло», – молился он про себя.
Он заботливо склонился над девочкой, проклиная собственную беспомощность. Тельце ее содрогнулось от напряженного вдоха. Кашель стал менее мучительным. Наконец она заговорила:
– Я так огорчилась, Пинни.
– Ты напрасно огорчилась. Дело пустяковое, вот увидишь.
– Правда?
– Клянусь тебе.
При виде испуганного личика Лиззи ему хотелось плакать. Вот черт! Едва возникло взаимопонимание, и надо же такому случиться.
– Дай-ка я помогу тебе встать. Ты не ушибла колено? Если бы он мог обнять ее, утешить хоть немного. Но она сама вскочила на ноги.
– Ничуточки, – ответила она. Пинкни видел, что это неправда.
– Пойду попрошу у Соломона немного клея.
Она увернулась от протянутой руки брата и выбежала из комнаты.
– Черт, – с досадой произнес Пинкни.
Лиззи намазала клеем обломки и сжала их неловкими, дрожащими пальчиками.
– Соломон сказал, надо держать, пока не застынет. Как ты думаешь, это долго? Я должна успеть умыться, прежде чем меня увидит тетя Джулия.
– Две-три минуты, не дольше. Хочешь, я расскажу тебе про эту чернильницу?
– О да, конечно!
– Тогда послушай. Давным-давно…
Лиззи счастливо вздохнула, позабыв свои страхи.
– …жил-был маленький мальчик по имени Энсон Трэдд.
– Наш папа?
– Да. Наш папа. Ты, наверное, его не помнишь.
– Нет. Мне так жаль.
– Да, и мне тоже, сестричка. Он был замечательный человек, очень смелый и жизнерадостный. Так вот, когда папа был совсем маленьким мальчиком, его отец, а наш дедушка, подарил ему на день рождения пони.
– А сколько папе исполнилось лет?
– Не то пять, не то четыре. Точно не знаю. Так вот, наш папа очень любил этого пони.
– А как звали пони?
– Принц. Ты хочешь, чтобы я рассказывал?
– Да, да. Я больше не буду перебивать.
– Молодец, хорошая девочка. Так вот, папа очень любил Принца. Каждое утро, еще не успев позавтракать, папа убегал в конюшню и упрашивал конюхов, чтобы они оседлали пони. Ему нравилось на нем кататься. Когда семья переезжала в город, приходилось брать с собой Принца. Но потом случилась ужасная вещь. Папа вырос, а Принц так и остался маленьким. Папины ноги волочились по земле, когда он на него садился. Он стал ездить на лошадях. Принц очень грустил, потому что он тоже любил папу.
– Бедненький Принц.
– Да, и папа тоже. Его огорчало, что его старый друг невесел. И он часто навещал Принца в конюшне. Когда поездка была нетрудной, папа брал пони с собой, и он потихоньку трусил рядом с лошадью. Папа по-прежнему брал Принца в город. Он гулял с ним по Митинг-стрит и Уайт Пойнт Гарденс, держа за веревочку.
Лиззи прыснула.
– Вот-вот. Все смеялись. Но папа не обращал ни малейшего внимания. Ведь Принц был его другом. Однако в конце концов Принц состарился. Он не мог на прогулках трусить рядом с лошадью, не мог даже ходить. Он только пил пойло и спал в тени под деревом.
– И умер?
– Да. Для пони он прожил очень долгую жизнь. Папа стал уже совсем взрослым. Но плакал, как маленький. Он сам мне в этом признался. Принца похоронили под деревом, где ему нравилось лежать. Папа взял его копыто и велел плотнику сделать из него чернильницу в деревянном футляре.
Лиззи сморщила нос:
– Не хотела бы я, чтобы мою ногу кто-то поместил на письменный стол. Это и грустно, и нехорошо.
– Пони – это не люди, Лиззи. Папа так сделал из чувства любви и преданности. Но история еще не кончилась. Хочешь, расскажу дальше?
