Элоиза Джеймс - Однажды в замке
– Не думаешь, что странно жениться на едва знакомой женщине, да еще и обедать с ней? – спросила Эди.
День был утомительным, так что она поставила локоть на стол – будь прокляты манеры – и подперла рукой голову, чтобы не слишком явно глазеть на Гауэйна. Он просто роскошный мужчина, ее муж!
– Не вижу ничего странного, – заметил он. – Я чувствую, что знаю о тебе все самое важное, и этого достаточно.
Ей не нравилось думать, что он за несколько минут успел понять ее. Но если быть справедливой…
– Ты рассказал мне о родителях, – медленно выговорила она. – И ты видел меня играющей на виолончели, так что мы оба, возможно, знаем друг о друге самое важное.
Гауэйн свирепо хмурился, и в этот момент очень походил на ее отца.
– Мои родители меня не характеризуют, – отрезал он.
Может, он воображал, будто на нее подействует его холодный тон? Но Эди выросла на боксерском ринге. И если не бросалась на врага, подобно Лиле, еще не означает, что ее можно запугать.
– Что же тебя характеризует? Твой титул?
– Нет.
– Что же тогда?
– Нельзя охарактеризовать человека одним-единственным качеством.
Нужно быть справедливой: Гауэйн держал себя в руках куда лучше ее отца.
– Ты можешь быть музыкантом, но это еще не определяет тебя как человека.
Эди была уверена в обратном, но рано или поздно он все равно обнаружит ограниченность ее ума.
– Какие же качества характеризуют тебя помимо твоих родителей или твоего титула? – спросила она выпрямляясь.
– Не думаю, что этот разговор следует вести в присутствии слуг, – сухо процедил он.
Эди вскинула брови.
– Гауэйн, слуги окружают нас за каждым обедом. Неужели мы никогда не сможем вести интересную беседу за едой?
Теперь он по-настоящему рассердился, что показалось ей интересным. Эди улыбнулась ему, потому что дразнить тигра – очень забавно. Ей действительно нравился муж. Мало того, она постыдно подвергалась сильнейшим эмоциям, которые, если не держать себя в руках, так испортят ее жизнь, что все несчастья Лилы будут казаться чем-то вроде супружеской гармонии.
Стантон не ответил на вопрос жены и, возможно, посчитал, что она просто проглотила упрек. Но ничего подобного!
– Когда мы сможем поговорить? – повторила она. – Когда ты не работаешь, мы сидим за столом. Или лежим в постели.
Его губы были плотно сжаты. За годы жизни со вспыльчивым отцом, Эдит заметила, что графу часто требуется день-другой, чтобы принять ее замечание или предложение. Возможно, с Гауэйном происходит то же самое.
Она ослепительно улыбнулась.
– А пока ты, может быть, немного расскажешь про угрей?
Уголок губ Гауэйна дернулся.
– Должен ли я понять это как альтернативу: отпустить лакеев или обсуждать угрей?
– Я могу пуститься в подробную лекцию об очаровательных прелюдиях Доменико Габриелли, написанных с целью подчеркнуть мелодические возможности виолончели.
Улыбка стала чуть шире, и Эди подумала, что сумела доказать свою правоту.
– Мы можем приберечь Габриелли на завтра.
Она взглянула на лакея, который выступил вперед, чтобы выдвинуть ее стул.
Гауэйн поднялся и подошел к жене.
– Ты, должно быть, устала.
По правде говоря, она действительно устала, но не играла ни вчера, ни сегодня, и пальцы начинали подергиваться.
– Я должна поупражняться, – пояснила Эдит.
Гауэйн взял ее под руку, и жар прострелил ее тело. Даже голова немного закружилась.
– Ты будешь репетировать час? – спросил он, когда они выходили из комнаты. В лице не было и тени чувственного тепла, от которого ее ноги слабели.
– Два часа, – ответила она, решив, что не станет пренебрегать инструментом только потому, что так сильно наслаждается поцелуями мужа.
Стантон кивнул Бардолфу, маячившему в коридоре.
– По-моему, у нас есть время пересмотреть планы относительно рудничного концерна. Я присоединюсь к вам в гостиной. Дживз тоже там будет.
Бардолф исчез в гостиной, и они на минуту остались одни.
– Ты придешь ко мне в комнату ночью? – прошептала она.
– Да.
По телу снова разлился приятный жар. Эди увидела тигра в его темных глазах. И хотя она немного боялась, в ней снова расцветала надежда.
Гауэйн словно прочитал ее мысли.
– Ты больше не девственна, – напомнил он, целуя ее руки. – Сегодня ночью все будет по-другому.
В его голосе звучало обещание, и она задохнулась от восторга. Он, должно быть, прав. Эди чувствовала себя так, словно стоит ей встретиться с ним глазами, как странное ощущение пустоты внутри становится сильнее.
– Не смотри на меня так, – прорычал он. – Черт возьми, Эди! Ты сама хотела играть на виолончели.
Эдит надулась, наслаждаясь блаженным женским удовольствием, – чрезвычайно приятно наблюдать, как его глаза не в силах оторваться от ее нижней губы.
– Я действительно хочу поупражняться, но…
Она подступила на шаг, и Гауэйн прижал ее к себе. Эди уткнулась носом в его камзол.
– Мне нравится, как ты пахнешь.
Может лучше поупражняться на рассвете? Виолончель подождет.
Гауэйн приподнял ее подбородок, коснулся губами губ и оставил огненный след, как звездную пыль.
– А от тебя пахнет полевыми цветами.
Но он отступил, а у Эди не хватило мужества взять его руку и увести в свою комнату. Вместо этого она вошла, подняла виолончель и села, подняв юбки до бедер.
Как только она заиграла, эмоции выразились в музыке, и она совершенно по-иному поняла «Времена года» Вивальди. Весной эмоции только расцветают. Но «Лето»? Все эти радостные ноты под ее смычком символизировали буйное плодородие.
Эди остановилась, только поняв, что прошло больше двух часов и сил уже не осталось. Пришла Мэри помочь госпоже раздеться и добродушно приняла ее извинения.
– Это расписание – настоящий бред, – заметила она. – Абсолютная глупость. Мистер Бардолф, по-моему, совсем как армейский генерал. Слава небу, что я горничная ваша и должна одевать и раздевать вас, миледи. Иначе пришлось бы встать в три ночи и в четыре быть уже в экипаже.
– Это ужасно! – воскликнула Эди. – Никакого сна!
– О нет, беда не в этом. Его светлость вполне справедлив. У большинства людей есть возможность спать днем, прежде чем экипажи герцога доберутся до гостиницы.
– Все же мне не хотелось бы подниматься так рано.
– Это напоминает о времени, когда мне была поручена уборка комнат, – сказала Мэри, натягивая на Эди ночную сорочку и протягивая ей зубную щетку. – Мы поднимались на рассвете и принимались чистить каминные решетки. Я была так благодарна, когда меня повысили до горничной нижнего этажа, представить не можете.
– Что ж, мне очень жаль, что из-за меня ты до сих пор не спишь, – вздохнула Эди, прыгнув в постель. – Завтра вечером я надену ночную сорочку перед тем, как начать игру, чтобы ты легла пораньше.
