Нэн Райан - Солнце любви
Прищурившись, он перевел взгляд на белую нежную шею, а потом еще ниже — на тугие полные груди, обтянутые прилегающим лифом чистого, накрахмаленного, но несколько выцветшего хлопкового платья. Продолжив осмотр, Луис был вынужден признать, что талия его спутницы сохранила девичью стройность. Ну а скрытые под широкими юбками прелести иначе как совершенными не назовешь. Это ему было известно. Он заставил себя перевести взгляд на дорогу. Эта женщина прекрасна. Так прекрасна, что просто дух захватывает.
Что ж, он этому только рад. Он просто в восторге оттого, что она по-прежнему соблазнительно-хороша. Теперь он мог наслаждаться ее красотой больше, чем когда бы то ни было раньше, потому что ее судьба его уже не волнует. Потому что она для него ничего не значит.
Пока он не получит приказа сниматься с места и выступать в поход, он может обладать ею когда пожелает. Может раздевать ее и лениво восхищаться чарами ее обнаженного тела. Может расценивать часы их жаркого соединения именно так, как они того заслуживают, — как удовлетворение телесной жажды. Сладостное, ни к чему не обязывающее развлечение.
И каким бы острым ни было наслаждение, оно всегда останется чисто телесным и никогда не затронет его душу. Никогда! А когда придет пора уходить на войну, он эту женщину просто отбросит в сторону и быстро забудет — точно так, как она забыла его в последнее лето их юности.
После часов, проведенных в пути и показавшихся ей вечностью, Эми наконец увидела, что они снова едут по земле Орильи. Но они направлялись не к асиенде. Коляска катилась по медленно поднимающейся в гору дороге, ведущей на северо-восток. Она повернулась, вопросительно взглянула на капитана и уже открыла рот, чтобы задать вопрос вслух. Однако ледяное выражение черных глаз отбило у нее охоту что-либо произносить.
Коляска перевалила за вершину небольшой гряды, и Эми увидела, что десятки людей из отряда Луиса Кинтано заняты здесь какой-то общей нелегкой работой, невзирая на палящий зной. С блестящими от пота коричневыми спинами, скинув форменные куртки и рубахи, они энергично работали лопатами, расчищая давно заброшенный канал, забитый грязью и всяческим хламом.
Некоторое время коляска катилась мимо работников, которые окликали седоков и приветствовали их. Натянув поводья, капитан остановил упряжку, спрыгнул на дорогу и, подойдя к своим людям, перекинулся с ними несколькими словами. Когда он возвратился, Эми, не желая спрашивать у него, чем это заняты здесь его солдаты, задала другой вопрос:
— Теперь вы отвезете меня домой?
— Еще не сейчас, — ответил он. — Сначала мы съездим к реке.
— К реке? — Эми так и подскочила. Он везет ее к реке! К мертвой, иссохшей Пуэста-дель-Соль! — Нет! — решительно запротестовала она; ее брови сошлись над переносицей. — Я не хочу к реке! Там ничего нет! Река давно пересохла. Отвезите меня домой!
— К закату будете дома.
Тряский экипаж подскакивал на сухой ухабистой дороге, неуклонно продвигаясь к реке. Сердитая и усталая, Эми держалась за сиденье, готовая зубами скрежетать от злости. С каждым разом, когда его твердое плечо ударялось о ее плечо или, наоборот, когда ее подбрасывало и подкидывало так, что она невольно валилась на него, ее раздражение нарастало все больше и больше.
Она хотела домой. Она хотела избавиться от непрошеного возницы. Ей было жарко и ужасно хотелось пить, и состояние у нее вообще было самое плачевное.
Но все огорчения были забыты, когда коляска выкатилась на ровную каменистую площадку у берега реки. Звук — такой знакомый звук, хотя она и не слышала его столько лет, сразу же приковал ее внимание. Хмурое раздражение мигом слетело с лица Эми, рот у нее приоткрылся, и она повернула голову, прислушиваясь.
Вода!
Звук падающей воды. Воды, срывающейся сверху и разбивающейся на миллионы брызг в заводи, внизу.
Луис снял Эми с сиденья экипажа. Она ухватилась за его твердые бицепсы и широко открытыми глазами, в которых читался немой вопрос, взглянула на него. Не нарушив молчания, он поставил ее на ноги… и выпустил из рук. И несколько мгновений она не двигалась с места, глядя на него.
Внезапно она круто повернулась, подобрала юбки и бегом бросилась к речному руслу. Кровь зашумела у нее в ушах, и сердце гулко застучало в груди.
Через считанные секунды она уже стояла на ровном плоском берегу в благоговейном изумлении, не веря собственным глазам, устремленным вверх — туда, где ревущий стремительный поток переливался через каменные уступы и каскадами обрушивался в реку. Реку, по руслу которой снова бежала холодная чистая вода.
Эми прижала ладони к горящим щекам. Она встряхнула головой, закрыла глаза, снова их открыла… но никуда не исчезло сказочное зрелище — величественный водопад, полноводная река…
— Но как же?..
Она порывисто повернулась — и налетела прямехонько на высокую неподвижную фигуру Кинтано. И первым, что бросилось ей в глаза, был блестящий золотой Солнечный Камень, покоящийся на его бронзовой груди. У нее по спине пробежал холодок. Колени подогнулись; она испугалась, что сейчас упадет. Но ее удержали сильные руки. И тогда ее изумленные глаза поднялись и встретились с глазами Луиса.
В ответ он взял похолодевшую маленькую руку Эми и положил узкую ладонь поверх Солнечного Камня. А потом отвел прочь свою собственную руку.
Эми с трудом проглотила подкативший к горлу комок.
У нее под ладонью находился твердый драгоценный металл Солнечного Камня. А под чувствительными кончиками пальцев она могла осязать горячую гладкую кожу и мощные удары сердца его загадочного владельца.
А владельцем был Бог-Солнце.
Глава 24
Было раннее утро. Над пустыней Чиуауа занимался рассвет.
Поблизости от северных границ ранчо, в полнейшем одиночестве, верхом на неоседланном вороном жеребце по кличке Ноче неподвижно сидел Луис Кинтано, одетый только в короткие бриджи. Немигающим взором обводя безбрежные пространства земли, Луис чувствовал, как наполняется гордостью его сердце.
Орилья.
Его Орилья.
Орилья, куда так отчаянно рвалась его душа все эти годы, когда он был отлучен от сухой, запущенной, несравненной красоты этого края. Орилья, с ее поросшими полынью равнинами, пышущими печным жаром пустынями, холодными дальними горами и синим небом, обнимающим мир.
И эта всепроникающая тишина, нарушаемая только жалобой ветров пустыни. Блаженное одиночество, целительный бальзам для растревоженной души.
Луис глубоко вдохнул сухой чистый воздух.
Сколько раз мечтал он о том, чтобы вновь оказаться здесь, на его родной земле. Сколько беспокойных ночей он, словно зверь в клетке, провел в тесноте и шуме городов, не способный ни заснуть, ни хотя бы вздохнуть полной грудью, тоскуя по тишине бехаюдных техасских пустынь.
Сколько дней провел он в неблагодарных трудах или в утомительной праздности, мучительно терзаясь от невозможности скакать на быстром коне вдоль огромного гурта мычащих лонгхорнов, которых следовало загнать к горящим кострам огороженных выпасов Орильи. Сколько душных полуденных часов он воскрешал в памяти счастье окунуться в холодные чистые воды Пуэста-дель-Соль…
И пока призрачно-серый свет — предвестник восхода — омывал бесконечные просторы его любимой Орильи, Луис — пусть только на момент — снова почувствовал себя юным и счастливым мальчишкой…
Последних десяти лет как не бывало. Ему снова семнадцать, и он лучший наездник в Орилье.
Широко улыбнувшись, Луис внезапно шлепнул ладонью по холке жеребца и спросил:
— Ну, что скажешь, Ноче? Как по-твоему, я могу еще это проделать? — Жеребец громко заржал и заплясал на месте. Луис засмеялся. — Да ты никак сказал «черта с два»?
И сразу вслед за этим, легко и уверенно, Луис вскочил и встал во весь рост на блестящую спину коня. Убедившись в том, что обутые в мокасины ноги занимают именно такое положение, какое требуется для сохранения равновесия, Луис пару раз согнул ноги в коленях и еще несколько раз осторожно подпрыгнул, проверяя удобство и точность занятой позиции.
Слегка согнув пальцы ног внутри мягких мокасин — так чтобы ступни плотно прилегали к бокам коня, — Луис полностью расслабил все мускулы. Он сосредоточился на той цели, которая сейчас была для него главной: его тело должно стать как бы продолжением тела могучего скакуна. Они больше не должны оставаться двумя отдельными существами. Теперь им адлежит стать единым совершенным конгломератом изящества, мощи и скорости.
И когда это преображение свершилось, Луису уже не было надобности подавать приказ. Как человек стал конем, так и конь стал человеком. Ноче коротко заржал и рванулся с места. Он пошел легкой ровной рысцой, и с каждым шагом крепла гармоническая связь между гладкими сильными телами человека и коня.
Встречный ветер относил назад спутанные пряди черных волос Луиса; мускулы его бронзовых ног и плеч отвечали на каждое движение коня, как хорошо смазанные пружины. Он без усилий сохранял равновесие, наслаждаясь ощущением ветра, бьющего в лицо, и пространств родной земли, проносящихся мимо.
