Виктория Дал - Семь дней страсти
— Он просто мужчина, — засмеялась Синтия.
Как она могла смеяться, когда у него сердце разрывалось на части.
— За это не наказывают.
— Мужчина? — прорычал Ник. — Он вел себя как животное!
— Он взял лишь то, что…
— Ты считаешь, я когда-нибудь поступлю так с тобой? Или с кем-то другим?
— Нет, — она посмотрела ему прямо в глаза, — только не ты.
— Какой мужчина причинит боль женщине таким способом? Ты, должно быть, была в ужасе от случившегося.
На этот раз в ее глазах блеснули слезы, и Ланкастер почувствовал такой приступ гнева в душе, что сам испугался. Он легко мог бы убить этого Джеймса.
— Не плачь, Син.
— Прости, — прошептала она, уткнувшись ему в шею. — Мне не следовало рассказывать об этом.
— Ш-ш, успокойся.
— Лучше бы это был ты. Ты просто великолепен. Это было прекрасно.
Прекрасно? Он крепче сжал ее в своих объятиях и попытался успокоить свое разгневанное сердце. Прекрасно. Ему следовало убить этого подонка.
Но, несмотря на всю свою злость, ему хотелось, чтобы она повторяла это снова и снова: «Ты был великолепен», «Это было прекрасно».
Возможно, с Синтией все так и было.
— Ник?
— Да?
Она подняла голову и посмотрела на него:
— А почему ты не захотел, чтобы я прикоснулась к тебе?
Ланкастеру показалось, что в комнате не стало воздуха. Ему в голову пришла запоздалая мысль, что настоящее единение создает проблемы. Друг всегда заметит то, чего не заметит незнакомый человек.
«Почему ты не захотел, чтобы я прикоснулась к тебе?» Что он мог на это ответить? Он мог только солгать ей. Он привык лгать, но губы все равно не слушались его.
— Не понимаю, о чем ты?
— Я хотела прикоснуться к тебе так, как ты прикасался ко мне.
— Мужчин не волнует такое внимание, — с трудом ответил Ланкастер.
Он надеялся на ее неопытность, но Синтия усмехнулась:
— Что ты сказал? Насколько я знаю, мужчинам нравится любое проявление внимания, какое только можно получить. И тебе тоже. Ты в детстве привык сидеть у ног матери и читать, а она тем временем гладила твои волосы.
— Я был ребенком, — пробормотал Ник, но это была правда. — А мужчины не… нуждаются в таком внимании.
— Ты уверен?
Она с сомнением посмотрела на него.
— Думаю, я бы знал.
— Тогда нам предстоит над этим поработать, — фыркнула Синтия. — Я сгораю от желания приласкать тебя немножко.
— Ты мне льстишь.
Николас рассмеялся каким-то заученным смехом. Этот смех звучал как настоящий, потому что он смеялся так почти десять лет.
— Но ласки придется оставить мне.
— Посмотрим, — загадочно ответила Синтия. Она задумалась на мгновение, и Ланкастер приготовился к дальнейшим тычкам и уколам, но она удивила его.
— Ну, а как у тебя все было в первый раз? Думаю, восхитительно.
— Э-э…
Господи, у женщин необыкновенный дар заводить разговоры на неудобные темы.
— Я много лет слышала разговоры деревенских парней на эту тему. Так что, полагаю, ничего нового, чего бы я не слышала раньше.
— Я… Поскольку твой первый любовник был в лучшем случае жалким неудачником, считаю своим долгом объяснить, что удовольствие, получаемое во время занятий любовью, лучше всего подкрепляется спокойными размышлениями или даже сном.
— Но сейчас середина дня.
— Тебе совсем не хочется спать?
— Нет, — выдохнула Синтия, зарывшись носом ему в грудь и глубоко вздохнув.
Он был обманщиком. Он ничего не знал о том, как вести себя после занятий любовью, потому что всегда просто натягивал одежду и уходил. Ни после того, как это случилось у него впервые, ни потом не было никаких сладких нашептываний на ухо и жарких объятий. До сих пор.
Вдохнув запах ее волос, Ланкастер немного расслабился и почувствовал, как прижимается к его обнаженному телу ее тело. Как им тепло вместе. Она коленом коснулась его бедра.
Он чувствовал запах ее кожи, ощущал рядом всю ее: от кончиков пальцев до макушки. Ее дыхание щекотало ему грудь. Он слышал биение ее сердца.
Ланкастер закрыл глаза.
— Все было как-то неуклюже, — тихо сказал он, а Синтия тихо лежала рядом. — Волнующе и пугающе одновременно. И мне хочется… Лучше бы это была ты.
Глава 14
— Он очень странный парень, — сказал старый лодочник и даже немного высунул язык, обдумывая свои слова. — Необычный.
— А чем он необычен? — Ланкастер постарался скрыть свое разочарование.
Похоже, все вокруг были едины в том, что Брэм — странный человек, но никто не мог объяснить почему.
— Насколько я могу судить, у него нет души, — предположил старик, пожимая плечами, как будто это было самое обыкновенное наблюдение.
— Нет души, — бесцветным голосом повторил Ланкастер.
Старый лодочник утвердительно кивнул.
— И вы говорите, что он бывал здесь.
Крошечный постоялый двор утонул в торфяном дыму и до стропил был набит рыболовными сетями. Вряд ли это место подходило для графской прислуги.
— Да, очень часто. И три дня назад заходил промочить горло.
— Что он ищет? — спросил Ланкастер, хотя уже понимал, что ответ будет туманным.
— Не знаю, он никогда слова не скажет.
— Ну, хорошо. — Николас хлопнул шляпой по колену. — Спасибо, что уделили время.
Ланкастер надел шляпу и осмотрелся вокруг, желая убедиться, что никого нового на постоялом дворе не появилось, но на него смотрели все те же пять человек. Он поднял руку, прощаясь с ними, и вышел на улицу.
Если он правильно помнил, а он не был в этом уверен, до земли Ричмонда было пять часов хорошей езды в экипаже. Чуть меньше, если ехать верхом. Возможно, Брэм приезжал каждые несколько дней и сразу же возвращался домой.
Несмотря на дождь, Ланкастер не стал садиться в экипаж и направился к узкой улочке, где жила семья Адама. Вчера мать мальчика была взволнована визитом виконта и напугана тем, что ее сыну предстоит жить в доме, населенном духами. Она и соглашаться не хотела, и отказать не могла. Ник чувствовал вину за причиненное неудобство, поэтому бодро шагал под дождем, чтобы пожелать доброго дня женщине и сообщить, что ее сын прекрасно устроился.
После этого он зашел к миссис Пейнтер проведать миссис Пелл, но, когда дождь ненадолго прекратился, она, оказывается, отправилась домой. Оставалось надеяться, что она уже на месте и усердно трудится над мясным рагу к сегодняшнему ужину.
Николас, чувствуя себя немного потерянным, прежде чем сесть в экипаж, оглянулся на дорогу. Все это время он почти не переставая думал о Синтии.
