Уильям Локк - Триумф Клементины
— Я только что получил письмо от Биллитера.
Она вспыхнула и ее большие глаза зловеще сверкнули.
— Я бы хотела никогда больше не встречаться с этим негодяем.
— А я бы хотел никогда больше не иметь подобного дела.
Она проницательно-испытующе посмотрела на него, молча повернулась и пошла. Что это значило? Хьюкаби остался в недоумении. Неделя пролетела незаметно. Даже насильственная любезность с Мартой не портила дела. Миссис Фонтэн до сих пор не уведомила своих друзей о своем пребывании в Париже, и неделя была сплошным праздником. Они ездили в Шантилль, Фонтебло и Севр (где м-р Сарбанель показал им свою знаменитую коллекцию), на острова, во все дачные местности. Очевидно, это времяпрепровождение нравилось Квистусу, потому что он ни слова не говорил о возвращении в Лондон. Под обаянием очаровательницы он стал совершенным воском в ее руках.
Хьюкаби не имел никакого понятия об его враждебных поползновениях. Ему казалось, что миссис Фонтэн совершенно покорила его патрона, но для него было загадкой, почему она не приступала к дальнейшему исполнению плана, намеченного заговором. По всей вероятности и она начала чувствовать к нему отвращение. Это доказывалось и фразой, которую она сказала по поводу Биллитера. Все это было очень сложно. И теперь они с Квистусом увлеклись разговором. Леди Луиза поглощала шоколад, а он, Хьюкаби, смертельно скучал. Что будет дальше?
Дальше ворвалась Клементина. Она направилась прямо к их столу и, не обращая внимания на удивление окружающих, протянула Квистусу телеграмму.
— Прочтите. Может быть, вы еще не получили. Я решила лучше принести вам ее.
Миссис Фонтэн сняла локти со стола и с вежливой дерзостью разглядывала Клементину. Леди Луиза кончала шоколад. Квистус прочел телеграмму, его лицо побледнело, руки слегка затряслись. Хьюкаби встал и предложил Клементине стул. Она вежливо отклонила его. Квистус посмотрел на нее.
— Это ужасно… Вилль Хаммерслэй умирает…
Он хотел встать, но Клементина положила ему руку на плечо.
— Не вставайте. Я ухожу.
В Квистусе вдруг произошла внезапная перемена.
— Подождите, — сказал он, — я вам очень благодарен, что вы принесли телеграмму, но это не имеет ко мне никакого отношения.
— Не имеет к вам отношения?
Она изумленно посмотрела на него.
— Умирает ваш единственный друг и зовет вас к себе, а вы говорите, что это не имеет к вам никакого отношения?
— Он был негодяй, низкий негодяй… — с трясущимися губами произнес Квистус.
— Вздор и клевета, — негодующе крикнула Клементина.
Неужели он окончательно рехнулся?
— Я знаю, что я говорю, — мрачно сказал он, — он не был мне другом.
— И он требует вашего присутствия у своего смертного одра? — вмешалась миссис Фонтэн. — Как это тяжело…
— Лучше было бы, если бы вы выбили свои сумасшедшие мысли из головы и отправились с ночным поездом в Марсель, — резко заметила Клементина.
Квистус приложил палец ко рту и уставился на стоявший перед ним поднос. Оркестр заиграл какой-то легкий, игривый мотив.
— Едете вы? — спросила Клементина.
— Зачем д-р Квистус, — вмешалась Фонтэн, — поедет в Марсель присутствовать при смерти человека, к которому он не чувствует расположения? Я думаю, что неблагоразумно задавать даже такой вопрос.
— Да, да… — подтвердил Квистус, — это не благоразумно.
— И это расстроит нашу маленькую приятную компанию, — добавила леди Луиза.
— Расстроит вашу компанию! — вызывая удивление леди Луизы, воскликнула Клементина. — Он должен прежде всего исполнить долг человеколюбия.
— Он был моим врагом, — тихо сказал Квистус.
— В таком случае нужно поехать и насладиться его смертью, — брякнула леди Луиза.
— А? Что? Что? — встрепенулся Квистус.
— Кажется, мы христиане, а не дьяволы, — возмущалась Клементина.
— Нет, нет, не дьяволы, конечно, не дьяволы, — поспешно забормотал Квистус.
Клементина схватила его за рукав.
— Я не могу стоять здесь целый день, разговаривая с вами. Если даже человек и обидел вас, вы должны теперь забыть это и примириться с ним перед смертью. Едете вы или нет?
Квистус беспомощно посматривал то на ту, то на другую женщину.
— Это будет настоящим донкихотством, дорогой д-р Квистус, — заявила г-жа Фонтэн. — Я не вижу никакой причины ехать.
— А я вижу эту причину, — взбесилась Клементина. — Я настою на том, что он поедет. Я сейчас достану билеты, возьму таксомотор и заеду за вами.
Квистус встал и протянул Клементине руку.
— Я поеду… Даю вам слово, — сказал он со своей обычной вежливостью. — Вам нет необходимости брать мне билеты и заезжать за мной.
Он проводил ее до двери и, прощаясь, сказал с улыбкой: — У меня свои причины ехать, причины, которые никто не поймет.
Возвратившись к Лене Фонтэн, с досады кусавшей губы, он повторил с той же лукавой улыбкой те же слова. У него свои причины.
— В конце концов, — сказала Маргарита Фаусту, направляясь к отелю «Континенталь», — я не смею осуждать вас. Это дело милосердия. Возможно, что он хочет покаяться в том, в чем был виноват перед вами. Ваш вспыльчивый друг права. Это благородный поступок.
— У меня свои причины, — повторил Квистус.
— Мы стали с вами такими друзьями, — продолжала она, — что мне будет очень недоставать вас. У меня так мало друзей…
— Я очень польщен, если вы меня считаете таковым.
— Мы увидимся по вашем возвращении в Париж?
— Вы еще здесь остаетесь?
— Если вы обещаете, что вернетесь.
Он встретился с ее многообещающими глазами. Несмотря на все свое лукавство, он все-таки был мужчиной, и мужчиной, впервые попавшим в руки обольстительницы; дрожь пробежала по его телу.
— Я обещаю вернуться и остаться здесь, сколько вы пожелаете, — сказал он, переводя дыхание.
— Вы, значит, хотите еще со мной увидеться?
— Вы сами должны это знать, — был ответ.
— По каким признакам?
— По признакам, которые должна уметь прочесть каждая женщина.
Она засмеялась.
— У каждого мужчины — свой метод. Ваш мне по вкусу. Это не Чинквиченто, не Луи XV и не Директория. Он подходит к Джейн Остин, но, во всяком случае, это настоящий Квистус.
Ничто не может так польстить мужчине, как заявление, что у него свой оригинальный метод флирта. Квистус вспыхнул. Он, как и все люди, охотнее всего шел на удочку лести.
— Вы можете рассчитывать на мое быстрое возвращение, — сказал он. — Я даже рискну повторить обычные в таких случаях слова, что буду считать часы.
— Все лучшее на свете повторяется, — сентиментально возразила она.
