Елена Арсеньева - Разбитое сердце Матильды Кшесинской
Но краткая встреча с Аликс в Берлине, куда Ники поехал на несколько дней на день рождения императора, ни к чему не привела. Принцесса по-прежнему казалась влюбленной в него, но еще более неприступной и неуступчивой. Судьба, которую он мысленно не переставал связывать с Аликс, вновь пыталась избавить его от этих уз…
Ничего этого Маля, конечно, не знала. Она просто продолжала осаждать Ники единственным доступным ей способом: непрестанно мелькая перед ним и посылая ему пылкие взоры и обещающие улыбки.
А январские морозы меж тем усилились, к тому же они сопровождались каким-то особенно злобным ветром. Как-то раз Малю сильно продуло. Дома пришлось лечиться всеми мыслимыми средствами – и простуда вышла фурункулами, вскочившими на глазу, а затем и на ноге.
– Все, с этими катаниями ты себя в могилу загонишь! – бранила ее Юлия. – Ну мыслимо ли так над собой издеваться? Посиди дома хоть денек!
Маля не слушала никаких доводов. А вдруг именно завтра Ники оценит наконец ее стоическое упорство, поймет, что она готова на все, лишь бы вновь приблизиться к нему, вернуть утраченное? А вдруг именно завтра он захочет ее любви?
Заплывший глаз выглядел ужасно, его пришлось завязать, но она отправилась на катанье с повязкой, спустив пониже вуалетку. Ветер, как назло, бил со всех сторон, и глаз разболелся так, что Маля вернулась домой вся в слезах. Делать нечего, следовало смириться и остаться дома.
Юлия уехала на репетицию, и Маля осталась одна в отведенных им комнатах: небольшой спальне для них обеих и кокетливо убранной гостиной. Наверное, у нее был небольшой жар, потому что мысли путались и Маля никак не могла найти себе места: бродила и бродила туда-сюда по этим двум комнатам, мысленно проходя тот путь по набережной, где могла бы сегодня встретить его, а не встретит…
Прошел день, и другой, и третий начался, а ей все не разрешали выезжать. Более того, врач пригрозил, что Маля может лишиться зрения, если застудит глазной нерв.
Она струхнула. Рискнуть ради Ники жизнью она была готова, но расстаться со своей красотой, с глазами, в которых состояла бîльшая часть ее очарования… Пришлось опять сидеть дома, вернее, не сидеть, а метаться по комнатам.
Прошел еще один мучительный день, и настал еще один мучительный вечер. Отец с матерью уехали на именины к жене Петипа, Юлия проводила где-то время со своим бароном.
В передней вдруг раздался звонок, горничная отворила дверь и доложила, что пришел гусар Волков.
Маля встрепенулась. Евгений Волков! Друг, можно сказать, наперсник Ники! Как давно они не встречались! Все с того же незабываемого дня в красносельском театре, когда Евгений со смехом выскочил в окно, куда незадолго до этого выбрался и Ники. Наверняка Евгений прибыл не просто так! Наверняка он привез известие от Ники!
Она велела провести визитера в свою гостиную. Одна дверь оттуда вела в переднюю, где посетитель оставил шинель и фуражку, а другая – в зал. И вдруг через эту дверь вошел не гусар Волков, а… Ники.
Он стоял смущенный, не говоря ни слова, но глаза его сияли. А Маля чувствовала себя между небом и землей: ближе к небу – от счастья видеть его, ближе к земле – потому что у нее фурункул на глазу и на ноге, потому что у нее повязки поперек лица и на щиколотке…
Она не верила своим глазам, вернее, одному своему незавязанному глазу. Эта нежданная встреча была такая чудесная, такая счастливая! Маля мечтала о ней – и это случилось так внезапно!
– Это ваша комната? – спросил Ники. – Ваша гостиная?
Она только и могла, что кивнула.
– А где вы спите? – проговорил он.
Маля качнула головой в сторону двери.
– Я хочу посмотреть, – сказал цесаревич. – Можно?
И улыбнулся, причем в этой улыбке ей почудилась мольба…
Она поспешно вбежала в спальню, всем существом своим чувствуя, что он идет следом, и не просто идет, но ласкает ее глазами. Остановилась около своей кровати. Она ждала поцелуя… однако он просто смотрел то на нее, то обводил глазами комнату.
Что теперь будет? Они сейчас вернутся в гостиную, поговорят о ее здоровье и всякой ерунде – и он уйдет и опять исчезнет из ее жизни?
Волнение встречи, страх новой потери, вспышка радостного тщеславия от того, что он все же захотел увидеть ее, опьяняли, туманили разум. И в то же время обостряли догадливость. А что, если он ждет первого шага?…
В горле пересохло. Стараясь вспомнить все, чему научилась от Сергея, Маля села на кровать и, глядя на Ники сверху вниз, провела пальцами по его бедрам. Он тихо ахнул, и тотчас под ее руками взбугрилась нетерпеливая плоть.
Со счастливым смешком она оперлась на локти, раскидала полы капота, полулежа раздвинула ноги… Он смотрел, покраснев, задыхаясь, не веря глазам… Тогда она пальцем указала на прорезь в панталонах и прошептала:
– Ты видишь? Иди туда, ну иди же…
Был миг, когда показалось, что он сейчас просто упадет на нее – и повторится то, что случилось в уборной Красносельского театра. Но теперь Маля знала, что это была лишь обманка, детская игра. С тех пор она стала взрослой, а он остался все тем же невинным и в то же время распутным мальчиком, каким был и тогда. И этого мальчика ей нужно было научить всему, что она узнала по его приказу!
Сомнения исчезли. Она снова села, придвинулась к Ники и стала расстегивать галифе. А потом, помогая дрожащими, похолодевшими от страсти и нетерпения пальцами, провела его в глубины таинственных пещер любовных наслаждений и открыла ему все свои сокровенные тайны.
Хорошо, что никого не оказалось дома! Ведь спальня находилась рядом с комнатой отца и была отделена от нее большим туалетным столом, который закрывал дверь в отцовский кабинет. Конечно, Феликс Иванович не смог бы войти, но услышать он мог бы очень многое.
Ники не мог оставаться надолго и скоро ушел – нет, приказал себе уйти. В прихожей торопливо, почти украдкой, словно простой офицер и его любовница, поцеловались на прощанье…
Но теперь Маля точно знала, что прощаются они ненадолго.
Верный привычке фиксировать все события своей жизни в дневнике, Ники записал:
«Вечером полетел к моей МК и провел самый лучший с ней вечер до сих пор. Нахожусь под впечатлением ее – перо трясется в руке!»
Написал он и два письма. Одно – записка на визитной карточке для «МК»: «Надеюсь, что глазок и ножка поправляются… до сих пор хожу как в чаду. Постараюсь возможно скорее приехать. Ники».
Это была первая записка от него! Маля не находила себе места от счастья. Она тоже была как в чаду.
Ах, как хорошо, что она не знала о другом письме, которое написал Ники в том же «чаду»!
