Виктория Холт - Избранницы короля
Тоскующий взгляд Екатерины то и дело обращался к двери. Она страстно желала видеть его, ей хотелось вернуть его утраченную нежность. Она почти зримо представляла, как он входит к ней, преисполненный раскаяния, и просит у нее прощения за то, что был к ней несправедлив, и объявляет, что отныне оба они не должны ни видеться с леди Кастлмейн, ни упоминать ее имя.
И вот — она увидела его. Он шел в ее сторону между придворными, улыбаясь также ослепительно, как в первые дни их медового месяца. На полпути к ней он засмеялся, и от этого низкого мелодичного смеха по всему ее телу пробежала сладостная дрожь. Наконец он поймал ее взгляд; теперь он шел прямо к Екатерине и улыбался ей.
Он был не один, а вел за руку даму — как всякий раз, когда собирался представить кого-нибудь из придворных дам королеве. Впрочем, Екатерина даже не взглянула на нее, ибо, видя только его, блаженствовала в лучах обращенной к ней улыбки.
Представленная дама присела в реверансе и поцеловала руку Екатерины.
Король смотрел на королеву с нескрываемой радостью; в эту минуту ему казалось, что все их былые разногласия не стоят и выеденного яйца. Он отступил на шаг, и представленная им дама опять оказалась рядом с ним, но он продолжал смотреть на Екатерину, так что посреди шумного приема она ощущала себя словно бы наедине с ним.
Неожиданно она заметила, что все разговоры в зале прекратились, и в воздухе повисло почти осязаемое напряжение; казалось, все дамы и кавалеры одновременно затаили дыхание и ждали чего-то особенного.
Эльвира, стоявшая позади ее стула, наклонилась вперед.
— Ваше величество, — шепнула она, — вы знаете, кто эта дама?
— Что?.. Нет, не знаю.
— Вы не расслышали ее имени потому, что король произнес его недостаточно внятно. Это леди Кастлмейн.
У Екатерины вдруг закружилась голова. Она обвела глазами придворных и заметила их особенные улыбки; все они смотрели на нее так, будто она была героиней какой-то непристойной пьески.
Так вот как он обошелся с нею! Привел леди Кастлмейн к ней на прием, чтобы она, не подозревая подвоха, признала его любовницу на глазах у всех!..
Возможно ли вынести такой позор? Екатерина обратила взор на короля — но Карл уже не смотрел на нее и был, по-видимому, совершенно поглощен разговором с той женщиной.
Она стояла рядом с ним, вся в сверкании изумрудов и бриллиантов, — женщина, красивее которой Екатерина не видела; и красота ее казалась порочной, дерзкой, бесстыдной — и ослепительной; каштановые локоны рассыпались по обнаженным плечам; ее зеленое с золотом платье выделялось из всех более смелым, чем у прочих дам, вырезом. То была торжествующая любовница короля, наглая и надменная.
Нет, вынести всего этого Екатерина не могла. Сердце ее готово было разорваться на части, оно, подобно обезумевшей лошади, скакало и металось в груди, наполняя ее невыносимой болью.
Кровь прилила к ее голове и хлынула носом. Она успела лишь увидеть, как алая струйка поползла по ее платью, и услышать, как вся зала изумленно ахнула.
В следующую секунду она без чувств упала на пол.
Король приказал немедленно перенести ее в опочивальню. Сперва обморок Екатерины не на шутку испугал его, однако вскоре, осознав, что единственной его причиной были недостойные — как он полагал — переживания, он позволил себе даже рассердиться на ее неумение держать себя в руках.
Ему так хотелось поскорее найти какой-нибудь простой выход из неприятного положения, что он гневался все больше и больше.
«Ведь это так просто, — думал он, — принять Барбару и сделать вид, что ничего не знаешь о наших с нею взаимоотношениях!..» Во всяком случае, он сам поступил бы именно так, и так же поступали другие королевы до Екатерины.
Так или иначе, но данное Барбаре обещание придется выполнять — Карл знал, что Барбара от своего не отступится. Надо было как-то урезонить Екатерину, и король, ненавидя всею душою любые выяснения отношений, решил препоручить эту нелегкую миссию Кларендону.
Нарочный поспешил за канцлером.
Король уже не был доволен Эдвардом Гайдом — ныне графом Кларендоном — так, как прежде. Когда-то, в годы изгнания, он не мог чувствовать себя уверенно, не прибегая то и дело к мудрости и совету Гайда; однако по возвращении в Англию положение заметно изменилось. Теперь, когда он был королем, они с канцлером разошлись в мнениях по многим вопросам; впрочем, как было известно Карлу, врагов и завистников у Кларендона от этого отнюдь не убавилось.
Канцлер желал, чтобы в страну вернулись дореволюционные порядки, король имел бы единоличную власть над народным ополчением, а место парламента занял бы личный Королевский совет, правомочный решать все государственные вопросы.
С этим король еще мог согласиться, однако по всем остальным вопросам они решительно не могли найти общего языка. Кларендон без конца сетовал на то, что король вершит свое правление на французский манер, следует во всем французским обычаям и почитает своего деда Генриха Четвертого за образец в делах не только амурных, но и государственных. Он снова и снова указывал королю на то, что Англия и Франция суть две разные страны и к ним нельзя подходить с одной меркой.
Расходились они и в вопросах веры. Кларендон считал политику терпимости, которой придерживался король, глубоко ошибочной и порочной. Чувствуя растущее отчуждение между королем и его самым доверенным министром, многие придворные — в числе которых были герцог Бэкингем и, разумеется, леди Кастлмейн — не упускали случая помочь этому отчуждению.
Кларендон, будучи старым и мудрым политиком, не мог не понимать, что враги затаились и ждут лишь удобного момента, чтобы ускорить его падение, однако продолжал говорить с королем прямо и откровенно. Поэтому, хоть он и был с самого начала против португальского союза, он счел теперь своим долгом вступиться за честь королевы.
— Ваше величество, — сказал он, — вы жестоки к своей королеве. Вы толкаете ее на шаг, противный самой ее природе.
Карл задумчиво глядел на своего министра. Он уже не верил ему так безоговорочно, как прежде. Несколько лет назад он бы почтительно выслушал и, возможно, даже принял бы точку зрения Кларендона, однако теперь, подозревая его в неискренности, он прежде всего пытался угадать причины, побудившие канцлера высказываться именно так, а не иначе.
Карл, разумеется, знал о вражде между Кларендоном и Барбарой. Не из-за этой ли вражды он так рьяно уговаривает короля пресечь капризы своей любовницы и встать на сторону королевы? Очень возможно...
— Помнится, — продолжал канцлер, — когда король Людовик заставлял жену принимать его любовниц, вы говорили, что никогда не опуститесь до такой жестокости, и уж если, женившись, все же надумаете иметь любовницу — хотя последнее казалось Вашему величеству маловероятным, — то ни в коем случае не позволите ей показываться на глаза вашей супруге.
