Конни Райнхолд - Безмолвные клятвы
– Но ведь я еще…
– Понимаю, – перебила ее Маэв, – но ты знаешь то, что должна знать каждая женщина, у тебя есть ум и женский инстинкт – прислушайся к ним, обрати себе на пользу. К тому же ты училась, чего не скажешь о большинстве из нас. Ты можешь дать мужу то, чего не дадут ему другие. Он поймет, что не сможет жить без тебя.
– Использовать свое тело, чтобы купить мужа… – пробормотала Речел.
– Нет! Использовать свое тело, чтобы стать ему по-настоящему близкой. – Она посмотрела Речел в глаза. – Плотскую любовь изобрел Бог, а не какой-нибудь потный ковбой, ищущий развлечений в субботнюю ночь. Знаешь, что нужно, чтобы мужчина остался с тобой, когда он получил то, что хотел? Нежные прикосновения, спокойный доверительный разговор, твои ноги сплетены с его ногами, чтобы сохранить тепло… Может быть, ему нужно знать, что он не один. Что на следующее утро он снова проснется в твоей постели, что ему это необходимо, так как вас связывает нечто большее, чем ежедневный тяжкий труд. Мне кажется, что Бог именно это имел в виду.
– Разве все слушают Бога?
– Гм… Все занимаются любовью, и ты этим будешь заниматься – или потому, что сама желаешь этого, или потому, что будешь вынуждена. Генри женился на тебе. Значит, что бы он ни думал о тебе, он хочет с тобой спать.
– Пять лет, Маэв! У меня в руках пять лет его жизни из-за того, что Генри обманным путем заставили жениться на мне… – Речел замолчала, боясь говорить дальше, высказать вслух опасения, что ее планы не осуществятся и ей останется только повторить жизненный путь матери. – Генри получит от меня то, чего так жаждет, и затем уйдет. И не будет себя спрашивать, теряет он что-нибудь или нет.
– Тогда и ты бери то, что хочешь, пока еще можно взять. – Маэв проверила, как там в печи ее булочки, и покачала головой: одна все еще не поднялась. – Когда муж уйдет, ты будешь продолжать жить без него, и делать все, на что ты способна, как делала это всегда.
* * *Он ненавидел ее. Генри почувствовал приступ ненависти, когда услышал беззаботный и задорный смех Речел, – смех, от которого появились ямочки на ее щеках и выступили слезы, придававшие блестевшим влажным глазам беспечное выражение. Она показалась Генри незнакомкой, созданной из мечты и света. Даже то, что ее руки утонули в тесте, а бедра закрывал фартук, сшитый из одних заплат, ничуть не отнимало у женщины ее очарования.
Генри хотелось нарисовать ее именно такой, уловить и передать сияние ее волос, блеск ее глаз, румянец раскрасневшихся щек. Но у него были только черные карандаши и серые мелки. И даже если бы у Генри вдруг появились краски, которые он оставил в Англии, он не смог бы написать этот портрет. В облике Речел было слишком много жизни и красоты, а Генри уже перестал верить в реальность и того, и другого.
Он ненавидел ее за то, что она знала, как выжить в этих диких местах, и заставляла его чувствовать себя дураком, тащиться за ней, как на буксире, делать то же, что и она, даже в мелочах. Он ненавидел жену за то, что она далека от него и душой, и телом, – недаром Речел перестала смеяться, когда увидела его.
Генри ненавидел жену за то, что она заставила его хотеть ее. Раздевшись, он медленно забрался в большой железный котел с теплой водой, служивший отличной ванной. Опустившись на дно, Генри наклонился назад и вздрогнул – шея коснулась острого края. Он достал полотенце, висевшее на стуле, скатал его и положил под голову.
В теплой воде его нервы быстро успокоились, а тело расслабилось. Рядом на стуле стоял стакан с виски Эамона, в зубах Генри держал дымящуюся трубку, которой Эамон решил угостить гостя: он назвал ее «кукурузный початок». Генри поочередно вытянул ноги, вынул трубку изо рта и взял стакан. Подняв его, Генри выпил виски одним глотком и закрыл глаза.
Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как он нежился в теплой воде роскошной мраморной ванны, такой просторной, что ее, скорее, можно было назвать бассейном. Действительно, прошла целая вечность с тех пор, как Генри был богат, знатен и свободен. После рассказов ирландца о том, где живет Речел и что такое «Биг-Хорн Бэйсин», после воспоминаний о том, что он сам видел в пути, Генри стала до боли ясна мрачная реальность своего положения.
Раньше Генри не приходило в голову, что в этих местах владелица земли обрабатывает свои акры без помощи нанятых фермеров, конюхов и садовников. Не приходило в голову, что слово «владелица» могло означать все, что угодно – например, обладание кустарником, подаренным Матерью Природой, или ночным горшком. Мало-помалу Генри начинал понимать: единственное, что действительно принадлежало ему здесь, – это его жена.
Огромная дверь со скрипом отворилась, и в воздухе повеяло холодом ночи. Речел вошла в конюшню и, увидев мужа, быстро захлопнула дверь. Генри почувствовал раздражение – ему не нравилась привычка Речел постоянно заботиться о нем по мелочам, как будто их связывает нечто большее, чем деловой контракт и медное кольцо, как будто Речел не все равно, как складываются их отношения.
– Вы зашли потереть мне спину? – лениво спросил мужчина.
– Нет.
Она села на одеяла, которые принесла с собой.
– Если хотите воспользоваться ванной, боюсь, что придется долго ждать.
– Я помылась в доме.
– Конечно! А я моюсь в конюшне, как слуга! Речел выпрямилась и посмотрела на Генри:
– Я устала. Пожалуйста, потушите лампу, когда закончите.
– Вы устали? Невероятно! Мы оба знаем, что силой и выносливостью вы больше походите на мужчину, чем я.
Она опустила голову и потерла пальцем переносицу. Рука ее дрожала, лицо казалось еще бледнее при свете лампы.
– Да, я устала, – медленно и отчетливо произнесла Речел, словно давала не самому прилежному ученику урок иностранного языка. – Я устала от вашего сарказма, вашего самолюбия и издевательских подковырок. – Она встретилась глазами с мужем, щеки ее запылали: – Мне надоело о вас заботиться, мне осточертела ваша злость. А больше всего мне надоело жалеть вас!
Генри схватился за края котла. Слова Речел эхом звучали в его ушах. Его одновременно бросило и в жар, и в холод. Он встал во весь рост и вылез из «ванны», не замечая ни прохладного воздуха, ни собственной наготы. Вода стекала на пол к его ногам.
– Жалеть? – почти прошептал Генри, сунув ноги в тапочки и обернув полотенце вокруг бедер. – Вы меня жалеете?
Он шагнул навстречу Речел. Та замерла и неподвижно смотрела на мужа.
– Да! Жалею, потому что мир для вас – это лишь вы сами и то, что у вас перед глазами. Жалею, потому что вы способны заботиться только о животных и детях, которых больше никогда не увидите, – как о Бенни или кролике.
