Ирина Красногорская - Похождения Стахия
Анна промолчала. Из-за ширмы она вышла в костюме крестьянки, в каком мистифицировала своих придворных и соглядатаев Меншикова.
– Посидим по старому русскому обычаю, – сказала она спокойно, как говаривала сотни раз перед дальней дорогой. Но в ее ровном голосе Стахий уловил тревогу. Обычно сам он не садился. Теперь Анна кивнула ему. Пришлось опуститься на ковер рядом с пажом.
– Не будем засиживаться! – Анна вскочила. – К рассвету надо добраться до леса. – Она обняла Марту: – Ну, прощай, Роза-Марта-Эгле! Побудь часок-другой герцогиней Курляндской. Глядишь, и на всю жизнь ею останешься. Мне же на роду написано быть императрицей. Но что-то счастье меня стороной обходит. Все, все – долгие проводы, лишние слезы.
Она шагнула к камину, подтолкнула пажонка:
– Полезай, Ванятка, первым. Да не спеши и не шуми.
Мальчонка шустро влез в камин. За ним в темном зеве скрылся Мориц. Анна приостановилась в лазе: заметила потраву.
– Эх, мужички, горшки мои побили. Да все равно не есть уж мне варенья курляндского.
Стахий замыкал тайное шествие. Шли почти в потемках по скользким камням. Под ноги то и дело попадали какие-то твари. Но Анна ни разу не вскрикнула.
Потайной ход привел в грот у верхнего фонтана. Было тихо. Темно – паж погасил фонарь. Смело ступили на посыпанную ракушечником площадку. Шагов двадцать пройти по ней – дальше вдоль стены стежка в зарослях бурьяна. В конце стены пролом.
– Стой! Кто идет? – окликнул по-русски караульный генерала Ласси.
– Это я, паж ее высочества герцогини, Иоганн фон Краске, – ответил тоже по-русски мальчонка детским жалобным голоском, а у самого усы пробивались, и двинулся не спеша в сторону караульного. Остальные побежали к бурьяну.
– Чего это ты, паренек, по ночам бродишь? – Караульный тоже не остался на месте.
– Я по нужде, по малой.
– По малой? Чего же тогда ты идешь, черт знает, куда и топаешь, словно табун? Ты что, не один?
– Мы с ним, служанки! – отозвалась Анна, тоже изменив голос. – Мы одни ночью боимся.
– Ха-ха-ха! – развеселился караульный. – Может, и мне с вами присесть?
– Иди, садись! – Анна шумно вломилась в бурьян. Там уже скрылся Мориц. – Ой! Крапива!
Караульный хохотал, но за беглецами не последовал. Им же было не до смеха. Жгучая крапива хлестала по щекам. У пажа она смыкалась где-то над головой. Но они мужественно бежали по тропинке.
– Ау, солдатик! Ау, служилый! – дурашливо вскрикивала Анна, меняла голос.
Благополучно добрались до пролома в стене. За стеной под деревом дремала лошадь, впряженная в крестьянскую повозку. На ней, видимо, приехал Мориц.
Стахий думал, что Анна и паж пойдут назад, но они уселись в повозку. Мориц сам взял вожжи и кнут и уверенно погнал лошадь к лесу. Дорогу он изучил хорошо.
Рассвет они встретили на опушке.
– Счастливо оставаться, Ванятка! – Анна расцеловала пажа и соскочила с повозки.
«Почему она целует мальчонку? Почему не герцога? Задумала проводить его до границы? Но это часа два ходу только в одну сторону. В лучшем случае вернется в замок после полудня. К этому времени подмену обнаружат фрейлины, дежурные офицеры… К чему она так рискует? Маскарад устроила несвоевременно. Мориц проиграл. Им никогда не быть вместе».
– Что ты застыл пень пнем? Идем, думм Бер. – Анна потянула Стахия за рукав. Он загородил ей путь, сказал тихо:
– Надо нам снять кресты, а то жильцы леса не пустят дальше. – Тут же снял свой крест и повесил его на дерево.
– На мне креста нет. Пришлось его снять на острове, – объяснил Мориц.
«Конечно, на тебе креста нет, – зло подумал Стахий, – потому и бросил на произвол судьбы свою армию».
– Что за глупость! – возмутилась Анна. – Ты окончательно с ума сошел, думм Бер. Какие жильцы леса!
Сказок курляндских от Марты наслушался. Да и как ты смеешь нам приказывать! Забыл, кто ты есть?
– Я ваш проводник. И больше не сделаю ни шага, коль меня не послушаете, ваше высочество. И вас не пущу одну с графом – убей он меня на месте. – И вдруг решительно взял герцогиню за локти. Она взглянула на него с ненавистью и заплакала.
– Увы, он прав, мадам. Лес полон языческой нечисти. Ваши курши – все еще варвары. Они живут по своим законам. Думаю, я потому благополучно переплыл озеро, что снял свой крест. Меня курляндец, курш, один надоумил. Снимите крест, мадам, на время.
– Нет, нет и нет! – Анна рыдала на плече своего телохранителя. – Я не могу. Понимаете вы, оба, не могу.
– Вы обрекаете меня на гибель, мадам.
– Я возвращаюсь в Вирцау, граф. Пусти меня, думм бер.
Он с радостью повиновался.
– А ты, а ты… Проводишь графа, но теперь уж не до границы, а до Парижа. До самого Парижа! Вернешься – награжу. Это тебе на дорогу! – Она швырнула Стахию кошелек, полученный от генерала Ласси на содержание караула. – Гони, Ванятка! – И вскочила на повозку.
– Анна, вы не поцеловали меня на прощанье! – крикнул Мориц обиженно.
Глава XVIII
Неверность Евсевии, укоры Лукии
Он открыл глаза и не сразу сообразил, где находится.
– Стахий, Стахий, проснись! – тормошила его Гликерия. – Кто-то в дверь ломится. Ну, проснись же!
В дверь дубасили ногой, и мужской голос орал:
– Открой! Открой, говорю!
– Не блажи, – ответил волонтер, помедлив: штаны надевал. – Тут не заперто.
Незваный гость с силой толкнул дверь – и вылетел на середину избы. Повалил фижмы и не заметил этого.
– Где она? Где? – дико вопрошал он, обшаривал углы. В предрассветной мгле волонтер едва узнал коробейника.
– Нет ее здесь, – ответил с облегчением.
– Я голос женский слышал, – не поверил коробейник и полез на припечек. – А, вот ты где, шалава!
Он схватил ухват. Волонтер пытался помешать ему. Но юркий, маленький мужичок все-таки ткнул пару раз в угол на печи.
– Пожар! Убивают! – Гликерия вырвала у коробейника ухват и огрела обидчика по голове. Сшибла серый поярковый колпак. – Честную женщину вздумал позорить! Неприбранная я, а то показала бы тебе, как ухватом пырять. Не там ищешь, сердечный. Евсевия твоя с драгуном убежала.
– Как убежала? Что ты мелешь спросонья? – не поверил волонтер. – Она же на посиделках была.
Коробейник всхлипнул, поднял колпак и утер им нос.
– Да очень просто. После посиделок и убежала. И все про драгуна этого знают, кроме вас, олухов. Подай-ка, Стахий, мешок, одеться надо. – Гликерия спрыгнула с печи, обернула мешком бедра. – А тебе, Санек, нечего рюмить. На Евсевии твоей свет клином не сошелся. Таких, как она, в Борках хоть отбавляй. На твой век с избытком хватит.
– Ну вот, фижмы мои чуть не поломал! – Она подняла каркас. Надела на него великолепное платье, потом сняла, свернула. Коробейник тем временем примостился на лавке и продолжал хныкать.
