Элизабет Вернер - Любовь дерзкого мальчишки
Там между отцом и дочерью происходил разговор, по-видимому грозивший принять очень ожесточенный характер. Маргарита стояла возле отца в очень воинственной позе, скрестив руки на груди и упрямо закинув белокурую головку, и даже топнула ногой, чтобы придать своим словам больший вес.
— Говорю тебе, папа, что мне твой асессор не нравится, и если он даже еще полгода будет вздыхать тут около меня и ты будешь стоять за него горой, все равно ты не заставишь меня выйти за него замуж!
— Господи, дитя, никто тебя и не заставляет; ты знаешь, что я предоставляю тебе полную свободу, но ведь если ты настаиваешь на отказе, так незачем подавать ему надежду.
— Никаких надежд ему я не подаю, — ответила Маргарита, чуть не плача от досады. — Наоборот, я обхожусь с ним очень скверно, но это нисколько не помогает; он твердо уверен, что я разделяю его чувства; если бы я сегодня же ответила ему отказом, то он, без сомнения, произнес бы с улыбкой: «Ошибаетесь, фрейлейн, вы все-таки любите меня!» — и завтра опять был бы здесь.
Франк взял свою дочь за руку и привлек к себе.
— Маргарита, будь благоразумна и скажи мне: что ты, собственно, имеешь против асессора? Он молод, обладает довольно сносной внешностью и может доставить тебе вполне приличное положение в обществе. Я согласен, что он немного смешон, но разумная жена сумеет что-нибудь из него сделать. Сначала ты не относилась к нему так отрицательно, что же случилось в последнее время?
Маргарита ничего не ответила на этот вопрос, казалось, несколько смутивший ее, но вскоре овладела собой и решительно заявила:
— Я его не люблю; я не хочу и не пойду за него замуж.
После такого категорического заявления отцу, конечно, не оставалось ничего другого, как пожать плечами.
— Ну, твое дело, — с недовольством сказал он. — Тогда я выложу асессору всю правду, прежде чем он уедет от нас.
Молодая девушка с равнодушным видом подошла к столу, взяла лежавшую на нем книгу и начала читать. Управляющий, несколько раздраженный, ходил взад и вперед по комнате и наконец остановился перед дочерью.
— Что это за толстая книга, которую я постоянно вижу в твоих руках? Вероятно, грамматика? Ты так усердно изучаешь французский язык?
— Нет, папа, грамматика слишком скучна, чтобы ее постоянно читать. Я изучаю историю германистики.
— Что ты изучаешь? — переспросил Франк, не веря своим ушам.
— Историю германистики! — повторила дочь с полным сознанием своего достоинства. — Прекрасная книга! Не хочешь ли почитать? Вот первый том!
— Оставь меня в покое со своей германистикой! — воскликнул Франк. — Мне и так некогда. Но каким образом к тебе попала эта ученая музыка? Вероятно, через доктора Фабиана? Только это против уговора, он ведь обещал заниматься с тобой французским языком, а вместо этого приносит тебе из своей библиотеки всякую рухлядь, в которой ты все равно ничего не понимаешь.
— Я все понимаю! — оскорбленно воскликнула девушка. — Да, кроме того, это вовсе не рухлядь, а совершенно новое произведение. Доктор Фабиан сам написал его, и две наши знаменитости — профессоры Шварц и Вебер — поссорились из-за этой книги будущей третьей знаменитости, то есть из-за доктора Фабиана. Вот увидишь, папа, он когда-нибудь будет известнее, чем эти оба, взятые вместе…
— Послушай-ка, дитя мое, асессор, кажется, сделал большую глупость, выдумав эти уроки французского, — перебил ее отец. — Если ты, у которой не хватало раньше терпения дочитать до конца роман, теперь ревностно изучаешь историю германистики, то это что-то подозрительное, и я считаю необходимым прекратить эти уроки.
Дочь осталась очень недовольна этой речью и собралась энергично возразить, но управляющего вызвали по делу, и он ушел. Маргарита осталась в очень скверном настроении. Асессор Губерт не мог бы сделать ничего более неудачного, как войти в эту минуту в комнату, но его злой рок, конечно, привел его сюда именно теперь. Он был, как всегда, воплощенной вежливостью и вниманием, но избранница его сердца принимала это так немилостиво, что он не мог удержаться, чтобы не высказать этого.
— Вы, кажется, не в духе? — начал он после многих тщетных попыток завязать разговор. — Нельзя ли узнать причину?
— Мне досадно, что действительно выдающиеся люди обычно крайне робки и совершенно лишены всякой самоуверенности, — ответила Маргарита.
Лицо асессора просияло. «Выдающиеся люди», отсутствие самоуверенности, робость… конечно, речь шла о нем, намек не мог быть более ясным.
Маргарита тотчас же заметила, что Губерт принял ее неосторожные слова на свой счет, и решила немедленно исправить свою оплошность.
— Вам совершенно незачем окидывать меня таким «полицейским» взглядом, я не заговорщица, — сказала она. — А это, кажется, единственное, что вас теперь интересует.
— Фрейлейн, — с достоинством произнес слегка уязвленный асессор, — вы упрекаете меня в моем ревностном отношении к службе, тогда как я считаю это своим достоинством. На нас, чиновниках, лежит вся забота о порядке и безопасности страны; только благодаря нам…
— Ну, если бы вы один заботились о нашей безопасности, так нас давно тут убили бы, — прервала его молодая девушка. — Наше счастье, что у нас есть господин Нордек.
— Господин Нордек, кажется, возбуждает всеобщее восхищение, не исключая и вашего? — обиженно заметил Губерт.
— Да, и моего, — подтвердила Маргарита, бросая очень выразительный взгляд на асессора. — Я восхищаюсь только им и больше никем!
— О, — улыбнулся Губерт, — другие и не претендуют на холодное восхищение, они рассчитывают на гораздо более теплое чувство родственной души.
Маргарита увидела, что дерзости не помогают; Губерт шел к своей цели прямо, но она вовсе не имела желания выслушивать его объяснение; ей было неприятно ответить ему отказом, и она предпочитала предоставить все это дело отцу, а потому задала ему первый пришедший в голову вопрос:
— Вы давно не рассказывали мне ничего о вашем знаменитом дядюшке в И. Что он поделывает?
Асессор, увидевший в этом вопросе лишь интерес к его семейным делам, охотно ответил на него:
— У моего бедного дяди в последнее время много неприятностей. В университете образовалась целая партия противников, во главе которой стоит профессор Вебер. Этот Вебер, назло моему дяде, выдвигает какого-то невежественного человека и ставит его никому не известное произведение наряду с сочинениями моего дяди. Последний так рассержен, что хочет подать в отставку. Конечно, его не отпустят, потому что это будет для университета невосполнимой потерей. Меня очень трогает, что вы так интересуетесь моим дядей; я часто писал ему о вашей семье, и он был бы очень рад…
