Наталия Орбенина - Тень Эсмеральды
Петушков, молодой человек, начинающий на поприще сыска, радостно блестя глазами, рассказал Сердюкову, что, когда он уже утратил всякую надежду обнаружить что-нибудь стоящее, именно в этот момент он столкнулся со сторожем морга. А тот и поведал ему леденящую душу историю.
– Да вы сами, сами, Константин Митрофанович, послушайте, он вам сам расскажет! – радостно захлебывался словами возбужденный удачей Петушков.
Сердюков поглядел на него и улыбнулся. Но про себя, чтобы не обидеть ненароком молодого коллегу. Вот так и он лет двадцать назад начинал, блестя глазами и дрожа от возбуждения от каждой толковой мысли, словно охотничья собака. Впрочем, теперь не время для сентиментальных воспоминаний. Надо пойти в морг.
Сторож, невысокий, трезвый, средних лет малый, в огромном клеенчатом переднике, встретил гостей неприветливо.
– Стало быть, опять расспрашивать будете? – спросил он не очень любезно. Я о том времени мало что помню. Пил тогда сильно.
– А теперь пьешь? – нахмурился Сердюков.
– Нет, теперь не пью. Шибко тогда меня забрало. Разом всю дурь вышибло. С той поры ни капли.
Сторож покачал головой и сунул в рот папиросу. Пока он раскуривал, следователь огляделся. Да, невеселая компания. Видеть вокруг себя только мертвые тела, мужские и женские, детские трупики, тела, скрюченные старостью, изъеденные болезнями или вовсе еще не тронутые годами. Брр… поневоле станешь либо пьяницей, либо философом.
– Так что подвигло тебя на праведный путь? Какое такое происшествие? – поинтересовался полицейский и присел на длинную лавку неподалеку от входа. Идти в глубь помещения, заполненного мертвыми телами, ему не хотелось.
– Так я рассказывал молодому господину, – пожал плечами служитель смерти. – Однако как вам будет угодно. Расскажу и вам.
Давно это было, лет десять назад, а может, и поменьше. Нет, вроде как десять. Поступила ко мне женщина, то есть покойница. Молоденькая еще. Да только жизнь её, видно, сильно била. Так, видать, её болезнь схватила, что скривило всю и сгорбатило. Оттого и преставилась, горемычная. Я еще тогда подивился, глядя на неё, личико такое красивое, а тело, господи спаси, как изогнулось, страшной горбиной изогнулось. Родных у неё не было, никто не пришел забрать тело для погребения, стало быть, определяю её в могилу со всеми безродными и бездомными. Лежит, готовится с Богом встретиться. Я так считаю, что всякий покойник, пока еще тут на земле лежит, он про себя свой жизненный путь отмеряет, грехи свои считает, на суд Божий готовится.
Вечер уж наступил, смеркалось. Я все дела свои закончил и примериваюсь к чекушечке. Только стакан поставил, да слышу, вроде как шорох или стон. Я, правду сказать, первое время, как поступил работать, все боялся. Покойников все боятся. Россказни всякие про оживших мертвецов и прочая чепуха. А потом привык и уж как к родным к ним относился. Разговаривал, бывало: что, мол, брат, так тебя рано угораздило, или еще что-нибудь эдакое. Разговоры о том, что якобы мертвецы оживают, понятное дело, слышал, да только когда их вокруг тебя столько, порой и живых столько не видишь, сколько их, так перестаешь и верить в эту чепуху. Так вот, это я к тому, что я в первый момент и не придал значения. Ну, кошка, может, пробежала или крыса. Так нет же, и впрямь стон. Я голову-то подымаю и вижу. Горбатенькая сидит среди прочих мертвяков и на меня глазами хлопает, а изо рта у ней пена идет. И глазами так вращает страшно и дышит тяжело. У меня стакан из рук-то и выпал. Я даже крест животворящий не мог наложить, так руку от страха свело. А покойница моя уже и руками шевелит и ко мне тянется и, о Господи, пресвятая Богородица, лепечет чего-то! Я от страха поначалу никак не мог разобрать. А потом слышу, о помощи просит. Тут я очнулся и вон из покойницкой. Выбежал на морозец да как закричу благим матом. В жизни так не орал. Народ сбежался, докторов позвали. Все дивятся случаю невиданному. Доктор, что лечил её, глазам своим не поверил, ведь именно он смерть её и признал. Да, стало быть, ошибся. Она потом лепетала что-то вроде того, что с нею уж было такое, в детстве, вроде как тоже чуть не похоронили.
– И куда же она делась потом, ваша чудом воскресшая горбунья? – следователь вытер вспотевший от волнения лоб.
– Куды, куды? А туда же, на тот свет. Не помогло её чудесное воскрешение. Полежала денек в лечебнице, а потом вышла на холод да на мороз, упала от слабости организма или поскользнулась, да и умерла. Тут, неподалеку от наших ворот, её и подобрали. Вот, стало быть, какие бывают дела, – сторож развел руками. – А я с той поры не пью, совсем не пью. Бога убоялся.
– Это ты правильно сделал, – Сердюков поднялся.
Да, сорвалось, сорвалось. Не привела ниточка к развязке, а только еще все больше запуталось.
Петушков заглядывал начальнику в глаза, пытаясь понять, насколько он помог в продвижении дела. Следователь дружески похлопал его по плечу и устало двинулся восвояси.
Глава тридцатая
Надзиратель уже третий раз подходил к двери темницы и смотрел в специальный глазок. Так и есть, опять лежит лицом к стене, горб свой выставила и лежит, не шелохнется. К еде не притронулась. Вчера всю её одежду перетрясли, пересмотрели. Какие такие бриллианты, откуда им взяться? Почудилось господину следователю, померещилось. Однако ж как разобиделась, ишь, какие фигли-мигли! Лежит… Вроде и не дышит… Господи помилуй, да жива ли? Следователь шкуру снимет, коли что…
Надзиратель стал торопливо открывать замок, а тот, как назло, не давался, ключ не хотел проворачиваться с первого раза. Или в спешке не так вставил? Бывает, в тюрьме куда спешить-то. Размышления его вдруг оказались прерваны резким грохотом. Стены здания содрогнулись, раздались громкие крики, топот ног. Надзиратель дернул злополучный ключ и тоже побежал на шум.
Горбунья лежала на боку, лицом к стене, и, казалось, не слышала происходящего. Она действительно уже сутки не вставала, не принимала пищи и почти не переменила позы. К чему есть, пить, дышать, жить, если мир так жесток и несправедлив? Она слышала, как окликает её надзиратель, как поворачивается ключ в замке. Какой-то грохот. Скрежет ключа умолк, прерванный на пол-обороте. За время, проведенное в казенных стенах, она уже научилась отличать все нюансы звуков. Приподняв голову, женщина подождала несколько мгновений, но больше скрежетания не было. Она с трудом встала и медленно подошла к двери, толкнула её. Дверь немного приотворилась. Не веря собственным глазам, затворница помедлила несколько мгновений, а потом решительно и быстро распахнула дверь камеры и выскользнула в сумеречный коридор, не забыв плотно прикрыть дверь за собой, словно она заперта. До её слуха доносились крики и шум, топот ног, окрики начальства, лязганье железа. Пахло гарью, и постепенно помещение заволакивалось дымом. Не раздумывая о причинах суматохи, пленница двинулась в противоположную от шума сторону. Она совершенно не представляла, куда идти и что делать дальше. Услышав за углом коридора приближающиеся шаги, она метнулась вперед и толкнула первую попавшуюся дверь. Её изумленному взору предстала комнатушка, набитая взволнованными женщинами, которые галдели и причитали. По большей части они были одеты очень просто, многие имели в руках свертки и котомки. Вероятно, тут принимали передачи для заключенных. Надвинув на лицо платок, беглянка забилась в самый угол, в общем шуме на неё не обратили никакого внимания. Но в следующий миг дверь широко отворилась, и в помещение быстро вошел полицмейстер. Женщины разом умолкли, и все взоры обратились на вошедшего.
