Уильям Коллинз - Опавшие листья
– Так вы согласны ждать Регину десять лет, – продолжала мистрис Фарнеби, оставшись с Амелиусом. – Я ошиблась в вас. Вы бедное слабое создание. Ну что же об этой дуре, Фебе?
Амелиус откровенно рассказал ей все, что произошло между ним и прогнанной горничной, не забыв предостеречь насчет товарища Фебы.
– Этот человек способен на все, – сказал он. – На вашем месте я бы не доводил ее до крайности. – Мистрис Фарнеби презрительно осмотрела его с головы до ног. – У вас прежде был характер мужчины, – сказала она. Общество Регины превратило вас в мокрую тряпку. Хотите знать мое мнение о Фебе и ее любовнике? – Она остановилась и щелкнула пальцами. – Вот что я думаю о них. Теперь идите к Регине. Я могу вам сказать одно – она никогда не будет вашей женой.
Амелиус взглянул на нее с удивлением.
– Ваше обращение очень странно, – сказал он, – после всего, что вы сказали мне в последний раз, когда я был в этой комнате. Вы ожидаете от меня помощи для исполнения самого горячего желания в вашей жизни, и делаете все, чтобы помешать исполнению самого горячего желания в моей жизни. Ведь всякому терпению бывает предел. Если я откажусь помочь вам?
Мистрис Фарнеби посмотрела на него с удивительным хладнокровием.
– Вы не посмеете этого сделать! – отвечала она.
– Не посмею? – воскликнул Амелиус.
– Разве вы принимаете меня за дуру? – продолжала мистрис Фарнеби. – Вы думаете, что я не знаю вас лучше, чем вы сами себя знаете. – Она близко пододвинулась к нему и заговорила тихим, нежным голосом. – Если мне выпадет счастье, – продолжала она, – и вы действительно встретите мою бедную девочку, будете знать, что это она, – неужели, как бы я дурно ни поступила с вами, вы не скажете мне ничего? Разве такое сердце бьется у меня под рукой? Это ли христианское учение, преподанное вам в Тадморе? Полноте, глупый вы мальчик! Идите к Регине и скажите, что вы пробовали испугать меня, но вам не удалось.
На другой день была суббота. Объявления о лекции появились в газетах. Руфус сознался, что позволил себе занять полстраницы в двух недельных журналах. «Читатели», объяснил он, имеют дурную привычку пропускать скромные объявления. Надо, чтобы объявление бросилось им в глаза, когда они развернут газету, иначе они его не заметят.
Мистрис Фарнеби была в числе публики, заметившей объявление. Она удостоила Амелиуса визитом.
– Я назвала вас вчера мокрой тряпкой (это были первые ее слова при входе в комнату), я говорила, как дура. Вы славный малый, я уважаю ваше мужество и приеду на лекцию. Не обращайте внимание на Регину и Фарнеби. Мелкая душонка Регины, вероятно, возмущена. Не надейтесь видеть мою племянницу в числе слушателей. Фарнеби глуп по обыкновению. Он делает вид, что поступок ваш приводит его в ужас и говорит о разрыве, но в душе сгорает от любопытства узнать, как вы выпутаетесь. Уверяю вас, он прокрадется в зал и встанет где-нибудь позади, чтобы его никто не видел. Я поеду с ним, а когда вы взойдете на кафедру, подниму платок, вот так. Это будет значить, что он приехал. Проберите его хорошенько, Амелиус, проберите его хорошенько! Где ваш друг, Руфус? Только что ушел? Мне нравится этот американец. Передайте ему мой поклон и скажите, чтобы он зашел ко мне. – Она исчезла так же быстро, как и вошла. Амелиус посмотрел ей вслед с изумлением. Мистрис Фарнеби была непохожа на себя. Мистрис Фарнеби была в веселом расположении духа.
Мнение Регины о лекции пришло по почте.
Половина слов в письме были подчеркнуты.
Почти все фразы начинались восклицаниями. Регина была смущена, удивлена, испугана. Что еще Амелиус выдумает? Зачем он обманул ее? Он разрушил все хорошее впечатление, произведенное его очаровательными письмами на отца и на нее. Он не имеет понятия об отвращении и омерзении, которое все порядочные люди почувствуют к его ужасному социализму. Неужели у нее не будет больше счастливой минуты? И Амелиус будет причиной? И т. д. и т. д.
Потом следовал протест мистера Фарнеби, выраженный им самим. Он не снимал перчаток во время визита, говорил с пафосом и торжественностью во имя предков Амелиуса, сожалел о древнем роде, «превращающемся в прах в безмолвной могиле». Он не хотел ничего решать, не подумав хорошенько, но чувства его дочери были поруганы, и он боялся, что будет принужден отказать Амелиусу. Амелиус очень добродушно предложил ему даровой билет, попросил его послушать лекцию и решить, есть ли в ней что-нибудь дурное.
Мистер Фарнеби отвернулся от билета, как будто самый вид его был неприличен.
– Грустно! Грустно! – вот его прощальные слова джентльмену-социалисту.
В воскресенье (единственный день в Лондоне, в который уличная музыка не мешает работать мозгу). Амелиус составил лекцию. В понедельник, по обыкновению, отправился к Регине.
Ему сказали, что она выехала с мистрис Ормонд. Амелиус написал ей в мягких, нежных выражениях, прося как он просил ее дядю, не осуждать лекции, не прослушав ее. Он умолял ее вспомнить, что они обещали быть вечно верными друг другу, не взирая на социализм.
Ответ он получил через посланного. Тон его был серьезен. Убеждения Регины не позволяли ей присутствовать на лекции социалиста. Она выражала надежду, что Амелиус серьезно говорит о вечной верности.
На следующей странице строгость немного смягчалась припиской. Регина будет ждать Амелиуса на другой день после его злополучного появления перед публикой.
Лекция была назначена во вторник вечером.
Руфус лично поместился в кассе для продажи билетов, имея в виду интересы Амелиуса. «Даже полушиллинги прилипают иногда к пальцам при переходе от публики в денежный ящик», заметил он. Полушиллинги быстро прибывали, следовательно, объявления имели успех. Отдельные места расходились очень медленно. Членов организации, имевших бесплатный вход, явилось множество, и они заняли лучшие места. Около восьми часов (час назначенный для начала лекции) требование на места в шесть пенсов все еще продолжалось. Руфус узнал в толпе опоздавших Фебу, сопровождаемую мужчиной в одежде джентльмена, но с видом мошенника. За ними шла толстая дама, которая горячо пожала руку Руфуса и сказала: «Позвольте мне представить вам мистера Фарнеби». Рот и подбородок мистера Фарнеби были закутаны шарфом, шляпа была надвинута на глаза. Руфус заметил, что он как будто стыдится самого себя.
Высокая, грязная, дикая с виду старуха, отвратительно одетая, протянула полушиллинг кассиру, в то время как оба господина пожимали друг другу руки, нечего говорить, что пример подал Руфус. Старуха пристально посмотрела на глаза и бакенбарды мистера Фарнеби (единственная видимая часть его лица) при свете газовой лампы в коридоре. Она тотчас же отступила назад, хотя получила билет, подождала пока мистер Фарнеби заплатил за себя и жену и последовала за ними в зал.
