Крис Кеннеди - Жена завоевателя
Гвин почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица, но он, кажется, не заметил этого.
— Стефан добр и галантен, — сумела она процедить сквозь стиснутые зубы.
— Галантный или нет, но он бездарность. И украл корону. Не забывай об этом, миледи. Он поклялся уважать право Матильды на престол, а затем стащил корону, как только она отвернулась. И как это сочетается с твоими представлениями о галантности?
— Лучше, чем с моими представлениями о тебе.
Он улыбнулся, и в изгибе его губ она усмотрела, нечто опасное.
И в груди у нее над сердцем что-то шевельнулось, и она ощутила томление. Она желала его. Желала этой улыбки, обращенной к ней и для нее.
Как такое было возможно?
Чтобы лорд Гриффин был наверху, а принц Эсташ внизу? Это была семья, которую ее отец ненавидел, враг, которому король заставил ее противостоять и поклясться в этом. Она могла представить свое ужасное будущее, забрезжившее вдруг перед глазами, будто отражение в пруду.
Заставив себя отвести взгляд, Гвиневра снова вернулась к окну.
— Меня утомляет эта пикировка. Что ты хочешь знать?
— Об обороне. Сколько у тебя людей?
— Из двенадцати состоит гарнизон и, возможно, сотни две в близлежащих деревнях и городке. — Голос ее сорвался: — Не считая погибших.
Его тихий голос проник сквозь охватившую ее боль:
— Они не будут забыты.
— Тобой? — спросила она с горьким смехом.
— Тобой.
Гвиневра подняла голову и с удивлением заметила, что он снова оказался рядом. Так близко, что она могла расслышать его дыхание:
— Возможно, тебя удивит, как уважительно я отношусь к тем, кто проявляет верность.
Его квадратный подбородок был слегка выдвинут вперед, и это вызвало у нее неуместное сейчас чувственное ощущение, что он сжимает ее в объятиях. И его надменность, столь шедшая ему, не была для нее неожиданной.
— Что еще ты хочешь знать? — спросила она холодно и отрывисто.
— О сенешале.
— Это мой Уильям из Файв-Стрэндс.
Он скрестил руки на груди.
— Припоминаю, что ты говорила о нем. И была права.
Она бросила взгляд через плечо:
— В чем права?
— Я заметил их примерно пять.
Она прикусила губу, чтобы скрыть неконтролируемое подрагивание рта, и опустила глаза.
Надо изобразить притворную капитуляцию, сердито уговаривала она себя. Но только притворную, а не настоящую.
— А как насчет его склонностей и предпочтений? — спросил Гриффин.
— У него есть одно предпочтение — я. В этом нет сомнений. Но раз уж ты вспомнил о нем, могу сказать, что он обладает талантом к цифрам и очень хорошо выполняет свои обязанности.
— Он мне не нужен. А как насчет твоих рыцарей? Сколько их сейчас?
— В настоящий момент с десяток.
— И чего мне от них ожидать?
Она скупо улыбнулась:
— Сопротивления. Они будут сопротивляться все до единого.
Его улыбка была намного шире.
— Говоришь, все до единого?
— Что?
— Считаешь, они верны тебе все до единого?
Ее улыбка теперь казалась неуверенной:
— А тебе известно что-то другое?
— Я знаю, что все они принесли мне клятву верности.
Он помолчал, потом добавил:
— Все до единого.
От изумления ее рот широко раскрылся. В этот напряженный момент в рот ей могла залететь муха и вылететь обратно.
— Джеравиус? Фальк?
— Это высокий мускулистый малый с блестящими глазами? Любит камень и вообще архитектуру.
— Джеравиус, — едва слышно выдохнула она.
— А как насчет твоего военачальника?
Ее плечи опустились.
— Фалька?
Он оглядывал ее с головы до ног.
— Они сказали, что это ради твоего блата и безопасности. Я принял их клятву верности.
— Ради безопасности? Моей безопасности?
— Они сочли, что ты в опасности, — сказал он задумчиво, окидывая взглядом комнату с ее потертыми гобеленами и обивкой.
— Не сомневаюсь, что ты облегчил их совесть и успокоил их.
Его взгляд переместился на нее:
— А почему ты воображаешь, что тебе не грозит опасность?
Ее невольно охватил страх, и она содрогнулась, но гневный взгляд, которым она его окинула, должен был сбить с него спесь. Однако она не преуспела.
— А я в опасности? — смогла она все-таки спросить.
— Что я говорил тебе прежде?
— Когда прежде?
— Ну, в гостинице по дороге из Лондона.
Она окинула его проницательным взглядом:
— Это не было гостиницей.
Его взгляд пропутешествовал по ее корсажу, потом спустился вниз, на юбки, и снова вернулся к лицу.
— Что я тогда сказал тебе, Гвиневра?
Ей потребовалась целая минута, чтобы прийти в себя. Она с трудом сглотнула. Господи! Он говорил ей тысячу опасных и соблазнительных вещей, чувственных, касающихся плоти.
— Ты… ты говорил много разного.
Она рассеянно сделала жест, обращенный к его поясу:
— Но ведь тогда ты не был одет как воин и к боку твоему не был прицеплен меч.
Его руки задвигались, он отстегнул пояс. Тот со звоном упал на пол вместе с мечом, кинжалом и саблей в потертых и поцарапанных кожаных ножнах. Но даже неподвижный, безмолвный и без оружия он казался опасным. Опасность распространялась от него, накатывала волнами.
— Нет, я снова спрашиваю, Гвиневра. Что я сказал тебе?
Она почувствовала, как холодный пот стекает по животу. А взгляд ее был прикован к оружию на полу.
— Ты сказал, что мне нечего бояться тебя.
— И это так.
— А как же мои люди? — спросила Гвин, отступая и спотыкаясь о кайму своего платья. Она выпрямилась и оказалась прижатой к стене. — Должно быть, они считают, что им есть чего бояться. Что ты сказал Джерву и Фальку?
— Лишь то, что я вернулся домой. И что ждет тех, кто будет мне противостоять.
— Господи, Язычник! Ты с таким же успехом мог выцарапать им глаза.
— Глаза у них слегка округлились.
Ее брови разгладились.
— Они добрые люди, верные и значат для меня все на свете. Если ты им угрожал…
Он сделал шаг к ней. От его тела веяло жаром. Ее же охватил озноб, будто в приступе лихорадки. Потом он ударил ладонью по стене возле ее головы. Она дернулась, будто пробудившись, полная внимания.
— Я им не угрожал, леди.
Его другая рука легла на стену, и Гвин оказалась между его раздвинутыми руками.
— Я повторю тебе то, что сказал им. Этот замок мой, и ты моя, как все и всё, что находится в замке. Если станешь противодействовать мне, то потерпишь поражение.
— Ты смеешь мне угрожать?
Он смотрел на нее холодно поблескивающими глазами.
