Валерия Вербинина - Рыцарь темного солнца
И лошадь, понукаемая двумя всадниками, галопом поскакала по направлению к лесу и свободе.
* * *Леса они достигли благополучно, но до свободы было далеко и через четыре дня после описываемых событий. Дело в том, что, свернув с дороги из боязни быть узнанными, Филибер и Мишель попросту заблудились.
На третий день лошадь стала хромать, и они убили ее, зажарили мясо и поели. Затем взяли с собой сколько могли унести конины и отправились в путь пешком, рассчитывая каким-то образом добраться до замка Торн, первой пограничной крепости крестоносцев. Впрочем, Мадленка не оставляла надежды вернуться в Каменки – единственное место на целом свете, где она чувствовала бы себя в безопасности.
Мадленке было не привыкать ходить на своих двоих, а вот анжуйский рыцарь оказался не таким хорошим ходоком, как бойцом. И то сказать: на ногах у него после долгого ношения цепей в темнице были сплошные волдыри, и спутникам то и дело приходилось останавливаться, чтобы дать Филиберу отдохнуть. Вдобавок характер у рыцаря оказался вздорный, заносчивый и гордый, и Мадленке с ее строптивым нравом была нелегко с ним ужиться. По словам рыцаря, лучшие люди на свете живут в Анжу и ничто под луной не сравнится с тамошним вином. Когда Мадленка вполне резонно спрашивала его, какого черта тогда он оставил край лучших людей и лучшего вина, а приперся в страну, в которой даже не растет виноград, Филибер искренне обижался. Он имел привычку в пути распевать во все горло песни своей страны – похвальное свидетельство патриотизма, но совсем не уместное тогда, когда тебя ищут, чтобы убить. Про себя Мадленка прозвала своего спутника Вонючкой, ибо даже купание во рву не пошло ему на пользу, и Лягушонком – за прозрачные глаза навыкате, до странности напоминавшие лягушачьи.
Все в Филибере было подогнано по размеру его роста: длинные руки, длинные ноги, резкие черты лица, огромный орлиный нос и большой рот с яркими губами, растягивавшийся до ушей. Острый подбородок то и дело выпячивался вперед, светлые глаза надменно глядели из-под припухлых век, а каштановые волосы и борода сами собой вились мелким бесом, наполняя Мадленку с ее прямыми обвисшими прядями тихой завистью. Анжуец был могучий, громадный, как скала, и в доспехах, должно быть, смотрелся совершенно устрашающе, но вот разумом он явно не вышел. Когда Мадленка замечала, что они, судя по всему, идут не туда, он безропотно соглашался поменять направление, в результате чего они на следующее утро оказывались там же, откуда пришли. Причем анжуец считал себя несравненным путешественником, и дошло до того, что Мадленку начало тошнить от его бахвальства. Он был по-детски беспечен, и если бы ей пришло в голову одолжить у него кошкодер, чтобы врезать ему между глаз, дал бы ей его, не задумываясь. Но, с другой стороны, Мадленка и мысли не допускала о том, чтобы бросить его одного и искать дорогу самой, хотя порой ее спутник бывал просто невыносим.
Утром пятого дня они сидели под большим дубом, обсуждая дальнейшие действия.
– Ты же говорил, что знаешь эти места, – отчаявшись, сказала Мадленка.
– Да? – Анжуец задумался, затем высморкался, зажав одну ноздрю. – Я три года здесь не был. Говорю же тебе, я возвращался…
– Я уже слышал, – прошипела Мадленка, не менее сорока раз вынужденная прослушать историю странствий Филибера де Ланже в различных вариациях. Ей давно было известно, что Филибер получил наследство после того, как четверо его старших братьев умерли, не оставив после себя потомства, и совершенно не знал, что делать с внезапно свалившимся на него богатством.
– Я еще не рассказывал тебе о корабле, – радостно встрепенулся Филибер. – Я говорил, что у меня морская болезнь?
Мадленка, обхватив руками голову, злобно взглянула на него исподлобья.
– Так ты не знаешь, как нам добраться до Торна? – спросила она напрямик.
– Ну, я этого не говорил, – важно промолвил Лягушонок, глянул на ладонь и приготовился что-то добавить, но неожиданно умолк. На запястье виднелась кровоточащая царапина, и Мадленка сначала даже не поняла, отчего ее спутник вдруг запнулся и побледнел.
– Что такое? – спросила Мадленка.
– Кровь, – слабым голосом промолвил рыцарь. – Я ранен!
– Ты? – удивилась Мадленка. – Да ведь это царапина. Наверное, порезался, когда собирал ветки для костра… Эй, Филибер!
– Что-то мне нехорошо, – пролепетал рыцарь.
– Да что с тобой? – вскричала Мадленка. – Там же всего лишь царапина!
– Надо мной всегда смеялись, – стонал рыцарь, чье лицо на глазах становилось пепельным, – все братья, потому что я… я… не выношу вида своей крови… Ох, как мне дурно…
Мадленка заметалась.
– Филибер! Ты ведь самый храбрый, самый сильный человек из всех, кого я знаю! – Она говорила совершенно искренне. – Вспомни, как ты изрубил тех мерзавцев, которые пытались нас схватить! А тут какая-то царапина. Подумаешь, немножко крови вытекло, ну и что?
– Так ведь это моя кровь, – простонал бедный анжуец. – Моя!
Мадленка замерла на месте. Она отказывалась верить своим глазам, отказывалась верить своим ушам, но не признать очевидное было невозможно: ее спутник, такой большой, такой сильный, такой мужественный, на поверку оказался обыкновенным трусом. Ум Мадленки не мог примириться с неожиданным открытием, но факт оставался фактом. Рыцарь лежал на траве с несчастным видом, слабо моргая глазами. Он походил на поверженного Самсона, правда еще волосатого, и Мадленке неожиданно стало его жаль.
– Ладно, – сказала она. – Я иду за водой.
Она взяла флягу и через кусты двинулась к ручью, журчавшему в нескольких десятках шагов от их поляны.
Мадленка не дошла до ручья. Сначала она обнаружила, что лежит, зачем-то уткнувшись лицом в землю, потом чьи-то грубые руки схватили ее за шиворот и поволокли. Она сопротивлялась, царапалась, но все было бесполезно. Наконец ее отпустили, и Мадленка кубарем покатилась по траве. Краем глаза она увидела лошадиные копыта – множество копыт! – и сообразила, что, пока они с Филибером прохлаждались под дубом, забыв об осторожности, их окружили. Медленно, очень медленно Мадленка подняла голову – и увидела на светлой в яблоках лошади, впереди всех, синеглазого Боэмунда фон Мейссена в белом плаще с черным крестом.
Глава 21,
содержащая весьма занимательное рассуждение о веревках
Вид крестоносца не предвещал ничего хорошего, и Мадленка сразу же это поняла. Глаза Боэмунда потемнели: он явно узнал ее – вернее, его, ибо Мадленка до сих пор была в мужском платье. Оставалось уповать только на то, что славный рыцарь не будет в обиде на человека, как-никак спасшего ему жизнь.
