Элейн Барбьери - Полночный злодей
— Не надо, Габриэль. Я совсем не хотел, чтобы вы плакали.
Плакала? Быть не может.
— Я не плакала.
— Габриэль…
— Просто я очень разозли… расстроена.
— И голодна.
— Нет, я не гол… — Габриэль посмотрела в глаза Рапаса и прошептала: — В последний раз, я… не… голодна.
— Хорошо.
Полные губы капитана дрогнули. Она помнила вкус этих губ. Она… О Боже. А капитан продолжал:
— Но если вы не голодны, то в чем же дело?
— В чем дело?
Габриэль с недоумением воззрилась на него. Как это может быть, чтобы такой большой, красивый, наделенный всевозможными достоинствами мужчина оказался таким идиотом?
— Я хочу домой!
Рапас холодно ответил:
— Не сейчас.
— Когда?
Глаза капитана сузились;
— Когда ваш отец, примет мои требования.
— Чего вы хотите? Денег? Отец заплатит, сколько потребуете!
— Деньги вашего отца мне не нужны!
— Тогда что же? — Непроизвольно откликнувшись на мелькнувшую вдруг мысль, она внимательно взглянула на грудь Рапаса и сжалась при виде клейма, проступившего на его коже. — Даже если это сделал мой отец, как вы утверждаете, не будете же вы в ответ клеймить его?
Взгляд Рапаса обжег ее:
— Мои требования не столь примитивны.
— И каковы же они?
Он поймал ее взгляд. Габриэль увидела, какими мягкими стали его глаза, когда он прошептал:
— Вам этого не понять. Габриэль, честное слово, будь у меня другая возможность добиться справедливости, я не стал бы держать вас здесь…
— Вы могли бы!
— Нет, не мог.
Почувствовав непреклонность его ответа и заколебавшись в собственной правоте, Габриэль бессознательно прижалась к сильному мужчине, поддерживавшему ее своей рукой.
— Вы говорите, у вас нет другого выхода, кроме как держать меня здесь? Где мы стоим на якоре? — Она судорожно сглотнула, прежде чем ответить на собственный вопрос. — М-мы в заливе Баратария? Да? И остров, который я разглядела в иллюминатор, Гранде-Терре?
— Да.
Справившись с подступившими к горлу рыданиями, она хриплым голосом продолжала:
— Вы — пират?
— Нет.
— Да. Пират.
— Габриэль…
Опустившись на койку, Рапас посадил ее к себе на колено. Она удобно устроилась в его объятиях и стала внимательно изучать спокойное мужское лицо, склонившееся, над ней. Она ощутила тепло его дыхания, когда капитан прошептал:
— Я не надеюсь, что вы поверите, если скажу, что ваш отец, совсем не такой человек, каким вы его себе представляете… Или что я ничего общего не имею с тем злодеем, каким предположительно должен быть Рапас. Замечу только, что драматическая ситуация, которая сейчас завязывается, должна быть разыграна до конца. Когда ваш отец удовлетворит мои требования и справедливость восторжествует, вы возвратитесь к нему, как и было обещано.
Рапас нахмурился и продолжил:
— Если и возникнут сложности, то не из-за интриг и ухищрений с моей стороны, а только по вине вашего отца.
Габриэль едва дышала. Она не могла пошевелиться. Непреодолимое обаяние этого таинственного мужчины, капалось, овладело ею целиком. Его слова мало утешили ее, но голос был таким нежным, а глаза… Их тепло передавалось ей и разжигало такой огонь, что она…
О Господи! Что с ней случилось? Мгновенно вернув себя к реальности из состояния блаженного покоя, она резко спросила:
— А что будет, если отец откажется выполнить ваши требования?
Она почувствовала, как капитан вновь медленно окаменевает. Во взгляде, только что излучавшем тепло, вновь появилась непреклонность.
— Он выполнит их.
— Но…
— Габриэль, вы дали понять, что не хотите есть. Я знаю, что вы стремитесь домой. Чего бы вы желали еще?
Столь многообещающий вопрос, заданный человеком, превратившим ее жизнь в жалкое существование, запугивавшим и доводившим ее до бешенства, озадачил Габриэль. Она переспросила:
— Чего бы я хотела прямо сейчас?
— Да.
— Я хочу подняться на палубу, чтобы подышать свежим воздухом.
Что-то похожее на боль промелькнуло на лице Рапаса, прежде чем он помог ей встать и затем поднялся сам. С чуть заметной хрипотцой он сказал в ответ:
— Хорошо, но предупреждаю: если вы будете привлекать к себе внимание каким-то образом, если дадите знак кому-либо с других кораблей, стоящих поблизости, ваши страдания станут несравненно более ужасными, чем сейчас. Вы меня поняли, Габриэль?
Она кивнула. С удивлением девушка увидела, как капитан открыл дверь и сказал несколько слов зверского вида одноглазому. Взяв Габриэль за руку, Рапас вывел ее из каюты и направился по коридору. Они поднимались по лестнице на верхнюю палубу, когда Рапас неожиданно замер и задержал Габриэль. Стоя на несколько ступенек выше его, она оказалась с ним лицом к лицу, и он внимательно стал вглядываться в нее своим пронизывающим взглядом, после чего вновь предупредил:
— Помните, что я сказал, Габриэль.
Через минуту она уже ступила на верхнюю палубу, и свежий морской ветер ласково встретил ее. Габриэль сделала глубокий вдох. Приятное возбуждение охватило ее, она подошла к борту и, как ни странно, присутствие капитана показалось приятным. Море было прекрасно… воздух чист и свеж… Она чувствовала себя почти счастливой, если бы только…
Руки Габриэль покоятся на гладких перилах борта, белые гребешки океанских волн раскинулись до самого горизонта, искрясь в меркнущем свете уходящего дня. Она повернулась и взглянула на стоявшего рядом мужчину. Слива вырвались у нее сами собой:
— Мне не нравится называть вас Рапасом. Как вас зовут на самом деле?
Минутное колебание. Затем мужественное лицо глядевшего на нее капитана озарилось каким-то светом.
— Меня зовут Роган.
— Роган…
Вдруг как-то смешавшись, она опять повернулась к морю.
Имя, произнесенное шепотом, повисло в вечерней тишине, а Роган застыл от своего ответа на неожиданный вопрос Габриэль. Как этой юной девушке удалось подчинить его до такой степени, что он фактически раскрыл себя?
Недоумевая, Роган наблюдал за Габриэль, продолжавшей созерцать сумеречное море. Ее тонкий профиль на фоне туманной полутьмы напоминал камею, казавшуюся еще более выразительной в ореоле длинных волнистых волос, поднятых небрежно вверх над поношенной матросской рубахой, которая была ей велика на несколько размеров.
Он, должно быть, сошел с ума, позволив Габриэль Дюбэй, приемной дочери Жерара Пуантро, хоть на мгновение прорвать его оборону.
Роган вновь задумался над этим. А может, стоило допустить такую оплошность, чтобы услышать, как Габриэль едва слышным шепотом и исключительно по своей воле произносит его имя?
Роган…
