Эмили Бронте - Грозовой перевал
– Да ты, оказывается, сущая тигрица! – воскликнула миссис Линтон, отпуская Изабеллу и встряхивая рукой от боли. – Убирайся, ради всего святого, и спрячь подальше свое лисье личико! Глупо показывать коготки предмету своей неземной страсти. Только представь себе, какие выводы он сделает. Смотри, Хитклиф, у нее есть грозное оружие, так что побереги глаза!
– Я вырву ей ногти, если она будет мне угрожать, – грубо ответил Хитклиф, когда за Изабеллой закрылась дверь. – Но что ты имела в виду, когда дразнила эту глупую девчонку? Ты ведь не всерьез?
– Очень даже всерьез! – ответила она. – Она сохнет по тебе уже несколько недель. Нынче утром она как с цепи сорвалась и готова была меня растерзать за то, что я выставила твои недостатки на всеобщее обозрение, чтобы немного спустить ее с небес на землю в ее слепом поклонении. Но забудь об этом, я просто хотела наказать малышку за ее дерзость. Я слишком хорошо к ней отношусь, чтобы позволить тебе наложить на нее лапы и съесть со всеми потрохами.
– Она мне не по вкусу, – сказал он, – если только не позабавиться с ней иным, не менее ужасным образом. Представляю, на что бы я был способен, доведись мне жить под одной крышей с этой слезливой бесцветной особой. Я бы расписал ее бледное личико всеми цветами радуги и через день ставил бы синяки под ее прекрасными голубыми глазками. Они омерзительно похожи на глаза ее братца!
– Восхитительно похожи, хотел ты сказать? – рассмеялась Кэтрин. – Ах, эти глаза голубки, глаза ангела!
– Она ведь наследница брата, так? – спросил он после минутного молчания.
– К сожалению, да, – отвечала его собеседница, – но с Божьей помощью с полдюжины племянников скоро встанут между ней и наследством! Выброси ее из головы! Не возжелай имения ближнего своего – помни, что это и мое имение.
– Если бы оно было моим, то было бы и твоим тоже, – сказал Хитклиф. – Однако, хоть Изабелла Линтон и глупа, она не полоумная. Потому последуем твоему совету и больше не будем касаться этой щекотливой темы.
Они и правда больше не касались этого предмета на словах, а Кэтрин, видимо, перестала и думать о нем. Но не Хитклиф – он, я уверена, не раз мысленно возвращался к Изабелле Линтон в тот вечер и улыбался, а скорее, скалился про себя, когда миссис Линтон выходила из комнаты, и мысли эти не сулили ничего хорошего.
Я решила, что буду следить за каждым его движением. Сердце мое полностью и неизменно было на стороне моего господина, а не Кэтрин, потому что он был человеком добрым, верным и благородным, а она – не могу сказать, что она этими качествами вовсе не обладала, однако она без колебаний позволяла себе слишком многое, и я особо не верила в ее приверженность строгим принципам, а чувства ее вызывали во мне еще меньше понимания. Много бы я дала за то, чтобы Провидение тихо и мирно избавило Грозовой Перевал и нашу усадьбу от мистера Хитклифа, чтобы мы вновь вернулись к той жизни, которую вели до его возвращения. Его визиты стали постоянным источником кошмаров для меня и, как я подозревала, для моего хозяина. Само его присутствие на Грозовом Перевале угнетало нас неизъяснимо. Мне казалось, что Господь оставил там заблудшую овцу бродить без цели, в то время как лютый зверь уже затаился у входа в овчарню, выжидая момента, чтобы напасть и загрызть ее.
Глава 11
Иногда, когда я начинала в одиночестве думать об этих вещах, меня охватывал такой ужас, что я хваталась за шляпку, чтобы тотчас побежать на Грозовой Перевал и узнать, что же там все-таки происходит. Я чувствовала: мой долг – объяснить Хиндли, что люди осуждают его образ жизни. Однако каждый раз я вспоминала, сколь глубоко он погряз в пороке, на какие ужасные поступки способен во хмелю и как мало значит для него чужое мнение, – и трепетала войти в этот пришедший в упадок дом, не будучи уверенной к тому же, что к моим словам прислушаются.
Как-то раз я пошла к Гиммертону не обычным путем, а мимо старых ворот. Это было как раз в то время, до которого я дошла в своем рассказе. Стоял ясный морозный день, холод сковал землю и высушил дорогу. Я подошла к камню у развилки, где влево от дороги уходила тропа на пустошь. На столбе из грубого песчаника с северной стороны вырезаны буквы Г. П., с востока – Г., а с юго-запада – У. С. Он служит указателем к Грозовому Перевалу, Гиммертону и усадьбе «Скворцы». Солнце золотило серую верхушку столба, напоминая мне о лете. Не знаю почему, но сердце мое вдруг переполнили давние детские чувства. Двадцать лет тому назад это было наше с Хиндли любимое место. Долго смотрела я на потемневший от непогоды камень и, нагнувшись, разглядела у его подножия ямку, до сих пор наполненную ракушками и маленькими камушками, которые мы в детстве любили прятать здесь вместе с более хрупкими предметами. И вдруг, как будто наяву, я увидела товарища моих детских игр, сидящего на жухлой траве, его склоненную вихрастую голову и маленькую ручку, царапающую землю плоским куском сланца. «Бедный, бедный Хиндли!» – невольно воскликнула я. Вдруг мальчик, который мне привиделся, поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. Это было так похоже на явь, что я отшатнулась. Видение исчезло в тот же момент, но я сразу почувствовала непреодолимое желание оказаться на Грозовом Перевале. Суеверие заставило меня подчиниться ему – а вдруг Хиндли умер, подумала я, или скоро умрет, вдруг это знак мне! Чем ближе я подходила к моему прежнему дому, тем большее волнение охватывало меня. Когда я наконец увидела его, то меня уже трясло с ног до головы. И было от чего: мое видение обогнало меня в пути, оно стояло в воротах и глядело на меня. По крайней мере, такова была моя первая мысль, когда я увидела кареглазого мальчика в буйных кудрях, припавшего румяной щекой к створке ворот. По здравому размышлению я поняла, что это, должно быть, Гэртон, мой маленький Гэртон, который мало изменился за десять месяцев нашей с ним разлуки.
– Благослови тебя Господь, дорогой мой! – крикнула я, тотчас позабыв мои глупые страхи. – Гэртон, это Нелли! Твоя няня Нелли!
Он отступил на шаг и поднял с земли булыжник.
– Я пришла, чтобы повидаться с твоим отцом, Гэртон, – добавила я, поняв по тому, как он схватил камень, что, если память о Нелли была еще жива в нем, меня он не узнал.
Он замахнулся, чтобы швырнуть в меня булыжником. Я попробовала уговорить его не делать этого, но не смогла сдержать его руку, камень угодил прямо в мою шляпку. А затем нежные детские уста раскрылись и с них излился поток брани, которая была ему явно не в новинку, вне зависимости от того, понимал ли он ужасный смысл изрыгаемых им проклятий, а черты милого лица исказились от злобы. Конечно, меня это скорее опечалило, чем рассердило. Чуть не плача, я достала из кармана апельсин и протянула его своему бывшему воспитаннику, чтобы задобрить его. Поколебавшись, он выхватил у меня апельсин, как будто бы подумал, что я только дразню его и не собираюсь его угостить. Я издали показала ему еще один, но так, чтобы он не смог дотянуться.
