Джо Беверли - Нежный защитник
— Лорд Фицроджер считает его рыжим.
— Да не может быть! — Служанка громко хмыкнула. — Ну уж сегодня-то он заговорит по-другому, вот увидите, леди!
— О чем это ты? — насторожилась Имоджин.
— Мужчины много чего говорят, когда пускают нам пыль в глаза, леди. Их хлебом не корми — дай только над нами подшутить. Но если припрет по-настоящему, они обязательно выложат всю правду.
— Припрет по-настоящему? — Имоджин повернулась и посмотрела служанке в лицо. — Ты имеешь в виду похоть?
— Как вам угодно, миледи. Повернитесь-ка, чтобы я могла уложить ваши волосы.
Имоджин послушно повернулась, прикидывая про себя, можно ли задать Марте деликатный вопрос. Ведь она давно замужем.
— Э-э… Марта, а это очень трудно — хорошо вести себя в супружеской постели?
— То есть как это, леди?
— Ну, чтобы делать все правильно. — Имоджин нервно облизнула спекшиеся губы. Ей никогда не приходилось говорить вслух о том, что рассказывал отец Вулфган. — Чтобы он не обиделся на меня… Что тут непонятного?
— Не печалься, ягненочек! — Она почувствовала, как натруженная рука служанки ласково коснулась ее волос. — Он и не ждет от тебя большого умения. Вот увидишь, все сладится!
Умения? Имоджин совсем упала духом. О каком умении идет речь? У нее пропала охота расспрашивать дальше. Она понимала, что всю жизнь прожила как на облаке, а отец Вулфган описал ей лишь то, чего ей не следовало делать. Но теперь получалось, что есть еще кое-что такое, что она должна знать и о чем не имеет ни малейшего представления.
Не хватало только снова дать Фицроджеру повод обозвать ее глупым ребенком!
Когда подоспело время спускаться в главный зал, ее нервы были на пределе, а ноги дрожали и подкашивались. Даже самые мягкие туфли разбередили едва зажившие раны по бокам ступней. При мысли, что ей придется идти босиком, Имоджин стало совсем тошно, как будто она должна была предстать перед всеми полуголой.
Однако отступать было поздно. Она напомнила себе, что она — Имоджин из Кэррисфорда, самая богатая наследница на западе Англии, и сегодня — день ее свадьбы.
В полном одиночестве, ибо в замке больше не было леди достаточно знатной, чтобы проводить ее к жениху, она вышла из комнаты и медленно стала спускаться по широкой лестнице, ведущей в главный зал. Все вокруг казалось расплывчатым и туманным. Наверное, это от боли в ступнях. Или от голода.
А может, от страха.
Каково же было ее удивление, когда оказалось, что зал готов и к приему короля, и к свадьбе. На стенах откуда-то взялись гобелены. Конечно, им было далеко до тех, которые варварски уничтожил Уорбрик, но все же это лучше, чем ничего. Длинные столы, расставленные для праздничного пира, покрывали белоснежные скатерти. Даже солома на полу выглядела свежей и, насколько она могла судить, была полита душистыми настойками розмарина и лаванды.
Большой дубовый господский стол был пока не накрыт, потому что на нем разложили бумаги с брачным контрактом. Но собравшиеся вокруг него вельможи угощались вином из золотых и серебряных кубков. Опустевшие после штурма посудные полки были уставлены дорогими блюдами и бесценными стеклянными бокалами.
Все это могло попасть сюда только из Клива.
Внезапно мужчины все как по команде замолчали и уставились на нее.
Имоджин невольно споткнулась под множеством чужих взглядов. Холодных, оценивающих взглядов наемных рубак. Для них она была лишь ходячим мешком с деньгами и властью.
В эту минуту ей захотелось поблагодарить Фицроджера за его побрякушки, благодаря которым она хоть немного походила на знатную леди. С другой стороны, Имоджин пожалела, что из гордости отказалась от предложения быть доставленной в главный зал на руках. У нее все плыло перед глазами. Ей даже пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть.
Но каким-то чудом она все же сумела пересилить свой страх. У нее действительно был сильный характер, и теперь представился случай это доказать. Господь свидетель, что такому мужчине, как Бастард Фицроджер, нужна сильная духом жена.
Она увидела его.
Он выглядел изящным и в то же время грозным в драгоценных одеяниях золотых и зеленых тонов. Луч солнца засверкал на золотом обруче, надетом на темноволосую голову. Такое украшение достойно самого короля. Несмотря на присутствие Генриха, он казался самым главным в этом зале. Вот тебе и мудрая предусмотрительность, не позволявшая щеголять своим богатством перед королем! Однако из этого следовал лишь один вывод: Фицроджер настолько дружен с Генрихом, что даже такая дерзость сойдет ему с рук. Любой другой на его месте поплатился бы головой за подобную наглость.
И этого человека она обозвала ничтожеством?
Она уже немного научилась угадывать, что у него на уме. Например, в эту минуту он тревожится, что ее упрямство может дорого ей обойтись и она не сумеет спуститься в зал самостоятельно.
Имоджин понимала, что это всего лишь тревога рачительного хозяина, заботящегося о своем имуществе. Точно так же он заботился о том, чтобы его армия всегда была боеспособной, животные — здоровыми и сытыми, а оружие — начищенным и остро заточенным. Все, что принадлежало Фицроджеру, должно было отвечать самым высоким требованиям.
Она выходит за Бастарда только ради его силы и умения воевать и не ожидает от него понимания или любви. Им предстоит суровая, затяжная война.
Но даже самым закаленным ветеранам не приходится вести войну в одиночку. Имоджин медленно спускалась по крутой лестнице, горюя, что осталась одна-одинешенька на этом свете и некому поддержать ее в трудную минуту. Ее отец и тетка погибли. Даже Дженин умерла в этом зале не далее как пять дней назад.
Зря она об этом подумала.
Воспоминание было настолько жутким, что у Имоджин подкосились ноги. Но она заставила себя спускаться дальше, стараясь отогнать кровавые видения, терзавшие ее израненное сердце. Нет, не дождетесь! Она не подаст виду, что ей страшно!
Однако вместо празднично убранного зала она снова увидела кровь, капавшую с острых мечей, и слышала предсмертные вопли и крики Дженин, и видела Уорбрика, насилующего ее…
Боже правый, она лежала на этом самом столе!
Обмирая от ужаса, она уставилась на толстые дубовые доски с разложенными на них документами. Почудилось ей или там все еще видны следы крови?
Ее руку сжала чья-то чужая рука, казавшаяся раскаленной по сравнению с ее ледяной ладонью. Она подняла голову и наткнулась на сочувственный взгляд темных глубоких глаз друга Фицроджера — Реналда де Лайла.
— Зря вы спустились сами, леди Имоджин, — произнес француз с ласковым упреком. — Позвольте, я помогу вам присесть. — Он проводил ее к большому креслу возле стола.
