Дональд Маккейг - Ретт Батлер
— Сэр?
— Когда мы с твоим отцом были как ты, мальчик, мы очень дружили, — улыбнулся Эдгар, — Такие штуки откалывали!
— Сэр?
— Знаешь, мальчик, хоть мы и были близки в те дни, Ретт никогда не рассказывал мне, что ухаживает за Красоткой Уотлинг. Ретт был джентльменом, понимаешь, а Красотка… — Нахмурившись, Эдгар замялся, — А, Лайза! Входи, дорогуша.
Девушка стояла на пороге с телеграммой в руке.
— Сэр…
— Входи, входи. Что там у тебя?
Она приблизилась, опустив глаза.
— Дай ее мне, Лайза.
— Это не вам, сэр. Это от капитана Батлера Красотке Уотлинг.
Его цепкие пальцы были как магнит. Эдгар прочел телеграмму, скомкал и бросил на пол.
— Ничего особо важного, детка. Поезд моего друга Ретта задерживается, — Он вытянул ноги и положил их одна на другую. — Нет, Лайза, не уходи. Невежливо покидать гостей,
Пока не кончился вечер. Держу пари, ты не знала, что Тэйзвелл — сын капитана Батлера. Нет? Дружище Ретт старается не раскрывать свои карты.
— Теперь можешь идти, девочка, — отпустила ее Минетта, — У тебя много дел на кухне.
— Я не разрешал ей уходить, — улыбнулся Длинный Нос, будто Минетта допустила простительную оплошность.
Она пожала плечами. В конце концов, она куртизанка, а не мать этой девчонке.
Тэз встал между Лайзой и креслом капитана.
— Понравилась она тебе, парень? А ты любишь денежки, детка?
Лайза сунула руки под передник.
— Все любят деньги, — презрительно заявила она.
Эдгар прошептал:
— Очаровательная малышка, правда, парень?
С видом человека, которому принадлежит весь мир, он открыл кошелек и извлек двадцатидолларовую золотую монету, повертел на свету, а потом положил на каминную полку.
— Видала такое раньше, девочка?
Лайза потянулась к монете.
— Ну и деньжищи!
Серебряный доллар, который капитан Пурьер положил рядом с золотой монетой, казался бедным родственником.
— Уложимся за полчаса, и не говори, что не делала этого раньше. — Погладив руку девушки, как человек, пытающийся приручить дикую кошку, он пробормотал: — Спальня наверху свободна, Минни?
— Капитан, — запротестовала Минетта, — Лайза еще ребенок. Куртизанка тут я!
— Минни, — сказал Пурьер, — если бы я хотел твоих ласк, я бы их уже получил.
И обернулся к Лайзе:
— Вперед, девочка. Потрогай денежки.
— Оставьте ее! — Голос Тэза, к его стыду, дрогнул.
— Она тебе нравится, парень? Взгляни на нее, Тэйзвелл Батлер. Она падка на деньги. Такая милашка и такая жадная.
Эдгар достал из бумажника еще один серебряный доллар и положил на первую монету.
Лайза, как зачарованная, шагнула к деньгам.
— Черт побери! Черт! — воскликнул Тэйзвелл и смахнул монеты Пурьера на пол.
Лайза хлопнулась на колени, чтобы достать золотую монету, закатившуюся под диванчик.
Ухмыляясь до ушей, Эдгар покачивался на каблуках и смеялся.
Тэз метнул каминные часы, но полицейский успел пригнуться. Импровизированный снаряд разлетелся на пружинки, колесики, осколки стекла.
— Вот те на! — захихикал Эдгар Пурьер.
Но он мгновенно переменился в лице, когда Тэз схватил статуэтку Венеры.
— Эй, парень, обожди! Остынь! Нападение на офицера Конфедерации… — Эдгар правой рукой остановил удар.
И тут же взвизгнул: — Да чтоб тебя! Больно! Хватит!
У Тэза обнажились в оскале зубы.
— Ублюдок!
Парень сделал обманный выпад и, когда полицейский попытался схватить статуэтку, наотмашь ударил его по носу. У Эдгара из глаз брызнули слезы.
— Господи, капитан! — воскликнул позади Тэза сержант Джонсон, — Да это же просто взбесившийся ребенок!
Несмотря на это, сержант вырубил мальчишку кованой дубинкой.
Очнувшись, Тэз почувствовал что-то теплое на левой ноге — кого-то стошнило. Тэз подтянул ногу. Голова болела так сильно, что он приоткрыл рот, пытаясь выпустить боль наружу. В углу валялся какой-то солдат, прислонившись лбом к стене, на которую помочился. Тэз потрогал шишку на голове, осмотрел себя. Одного ботинка не хватало, карманы были вывернуты. Он зажмурился, и сразу перед глазами завертелись сине-оранжевые круги.
Лунный свет струился сквозь высокое зарешеченное окно. Глазок в двери камеры был правильным кружком немигающего желтого света.
Прошло несколько часов, прежде чем пожилой негр тихо позвал через эту дырочку:
— Тэйзвелл Уотлинг? Есть такой?
Тэз прошел за негром по коридору в караульное помещение, где вдоль одной стены стояла скамья, а за столом сидел полковник-конфедерат, листая бумаги. Он не взглянул на Тэза.
В шесть часов утра появился Ретт Батлер, чисто выбритый, в свежей рубашке. Тэз почувствовал запах его помады для волос.
— Тэз, ты сломал бедняге Эдгару нос. Он не может показаться на публике.
У Тэза внутри все заклокотало.
— Капитан Пурьер — негодяй.
— У него кишка тонка быть негодяем, Тэз. Эдгар просто пачкает все, к чему прикасается. — Легко проведя крупными пальцами по голове мальчика, Ретт заглянул ему в глаза, — С головой все в порядке, малыш. Сержант Джонсон в своей работе виртуоз.
— Сэр, капитан Пурьер позволял себе вольности.
— У Эдгара необычные вкусы. Я отправлю тебя обратно к иезуитам. В тюрьме джентльменом не станешь.
Тэз чувствовал себя разбитым. Все тело болело и воняло. А отец когда-нибудь устает, или болеет, или боится? Одежда его всегда так безупречна? И он никогда не забывает напомадиться?
Тэз собрал все свое мальчишеское достоинство.
— Сэр, в сиротском приюте мы, мальчики, говорили, что солнце встает на востоке и садится на западе одинаково и для самого лучшего джентльмена, и для его внебрачного сына.
Глава 13
ЛЕГЕНДАРНЫЙ ПРЕДВОДИТЕЛЬ МЯТЕЖНИКОВ
Мелани Гамильтон с детства знала, что выйдет замуж за Эшли Уилкса, потому что «Уилксы всегда женятся на кузинах».
Каждое лето Мелани с братом Чарльзом ехали на поезде из Атланты в Джонсборо, где их на вокзале встречал камердинер Джона Уилкса, Мозес. У него в кармане всегда были паточные леденцы, но он неизменно притворялся, что на этот раз их забыл.
Уилксы из Двенадцати Дубов были самыми знатными родственниками Гамильтонов, поэтому Чарльз с Мелани прибывали в чопорной, донельзя накрахмаленной одежде. Их отмывали и отскабливали до невозможности. В предписаниях тетушки Питтипэт («Если у тебя упадет салфетка, не поднимай; не проси у кузины Индии прокатиться на пони — подожди, пока сама предложит») не было необходимости: сироты Гамильтоны пребывали в благоговейном страхе перед родственниками.
