Анастасия Туманова - О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)
– Чяери, что случилось? – Илья сообразил, что, раз уж Дашка ворвалась в спальню родителей, происходит что-то из ряда вон.
– Отец, быстрей, они друг друга поубивают! – Эти слова Дашка прокричала уже с лестницы.
Перепугавшись, что она свалится со страха, Илья наспех оделся и побежал за дочерью.
Панорама открывалась такая: во дворе, перед крыльцом, поднимая брызги грязи и дождевой воды, катались, вцепившись друг в друга, Гришка и Федька Трофимов. Дашка кричала: «Спасите!», из окон высовывались головы цыган, а на прислоненной к стене дома лестнице, обхватив колени руками, сидела безмятежная, как статуя, Маргитка. С одного взгляда Илья понял, что весь сыр-бор из-за нее.
– Эй, пшала{Братья.}, Гришку бьют! – раздалось из-за дома.
Оглянувшись, Илья увидел, что через двор с грозными воплями и лопатой наперевес несется его Илюшка, а за ним, крича и толкаясь, вся ватага братьев вместе с пятилетним Ванькой, подтягивающим на бегу штаны. Не успел Илья остановить их, как сверху грянуло: «Гриха, я сейчас!», и из окна второго этажа во двор прыгнул Яшка. Он с ходу кинулся в куча-мала, и по двору покатился комок из сцепившихся мальчишек. Вдобавок из-за забора послышалось: «Федька, держись!», и Илья понял, что сейчас на поле битвы примчатся все одиннадцать Трофимовых с мамашей во главе. Встречаться в бою со Стешкой Илье вовсе не улыбалось, и он, набрав воздуху, рявкнул на весь двор:
– Эй, авэла, чяворалэ!{Хватит, парни.} Хватит!
Верещащий клубок тут же распался. Младших сыновей при виде сердитого отца как ветром сдуло, только Илюшкина лопата валялась в растоптанной луже. На крыльце всхлипывала Дашка. На земле остались сидеть Яшка, Гришка и размазывающий по физиономии кровь Федька.
– Очумели?! – заорал на них Илья. – По очереди вам штаны спустить? Девок перепугали до смерти!
– Извини, Илья Григорьич, – сдержанно ответил Яшка, вставая на ноги. – Не заметил тебя. – И тут же, едва переведя дыхание, гаркнул на Маргитку: – Из-за тебя опять, оторва?! Косы выдеру!
Он и в самом деле размахнулся дать сестре подзатыльник, но та, оскалившись, зашипела ему в лицо так, что Яшка отпрянул.
– Тьфу... кошка подзаборная. Пошла вон отсюда!
Маргитка презрительно фыркнула, слезла с лестницы и зашагала через двор к калитке. Девчонка уже прошла мимо Ильи, не взглянув на него, когда он не выдержал:
– Рада, чертова кукла?
Маргитка обернулась. Без улыбки, зло спросила:
– Что же мне – повеситься пойти? Извини, морэ, некогда.
Только сейчас Илья заметил, что девчонка одета по-уличному: серое платье, жакет, шляпа, сумочка.
– Куда тебя черти несут?
– Тебе что за дело? – отрезала она и быстро вышла за калитку.
Илья шагнул было следом, но, поймав недоумевающий взгляд Яшки, поспешно вернулся. Федька Трофимов тем временем успел смыться через забор в свои владения, и Гришка сидел на земле один. Вокруг него вертелась Дашка с мокрым полотенцем. Глядя на детей, Илья вдруг вспомнил, что сегодня вечером Дашка впервые собиралась выступить в ресторане с новым романсом и Гришка должен был аккомпанировать ей. Нашел время морду разбивать, чертов сын!
– Целый? – свирепо спросил Илья, подходя к ближе. – Или добавить тебе? Кто первый начал?
«Добавить» он пригрозил для порядка, Гришке и так досталось. Физиономия сына была разбита в кровь, левый глаз заплывал, на скуле красовалась огромная ссадина. Вытирая красную струйку в углу рта, он хмуро сказал:
– Я начал.
– Ей-богу, выпорю! – пообещал Илья, в глубине души чувствуя некоторое уважение к сыну: Федька Трофимов был на голову его выше и на два года старше.
– Из-за нее? – кивнул он на незакрытую калитку.
Гришка покраснел так, что это было заметно даже под слоем грязи. Хрипло проговорил:
– Кто ее потаскухой назовет – убью.
– Так ведь, чяво, может, и верно? – глядя в сторону, произнес Илья. – Вот куда она сейчас умотала? И где вчера была? Знаешь ты? Нет? То-то и оно.
Гришка тяжело дышал, смотрел в землю. Помедлив, Илья продолжил:
– Мать говорила – ты ее сватать хочешь?
Гришка кивнул.
– Мне такая невестка не нужна. – Илья помолчал. – Хочешь – уговаривай ее, и убегайте вместе. Только мне после этого на глаза не показывайся.
На разбитой скуле Гришки шевельнулся желвак, и Илья понял, что разговор о бегстве у сына с девчонкой уже был. И понятно, куда она его послала...
– Слышишь ты меня?
– Слышу, – не поднимая глаз, буркнул Гришка.
Благодаря бога, что сын не смотрит на него, Илья встал и направился к дому. На душе было отвратительно.
В сенях его остановила расстроенная Дашка:
– Отец, как нам теперь вечером-то? Я думала, Гришка со мной по столикам ходить будет, а куда же ему после этого...
– А я что поделаю?
– Может... может, ты мне сыграешь? Это совсем просто, ты этот романс знаешь. Там всего семь аккордов! Пожалуйста!
Несколько секунд Илья смотрел в заплаканное лицо дочери. Затем, стараясь, чтобы в голосе не проскользнула радость, сказал:
– Убиться мне с вами. Идем попробуем.
* * *Глядя прямо перед собой и прижимая к груди сумочку, Маргитка шла по Солянке. Она старалась идти быстро, но ноги сами собой замедляли шаг: это была последняя улица перед Хитровым рынком – самым гиблым местом Москвы. Обширную площадь Хитровки занимали ночлежки, кабаки и доходные дома, забитые оборванцами всех мастей. По залитым помоями переулкам болтались проститутки от семи до семидесяти лет, ползали нищие с полуголыми увечными детьми, орали торговки требухой и «рванинкой», собирающейся в трактирных отбросах. Ближе к вечеру появлялась хитровская аристократия – воры. Здесь обитали и «портяночники», не гнушавшиеся раздеть своего же брата нищего, и «фортачи», промышляющие по окнам, и «поездушники», на ходу вырывающие сумки и саквояжи у благонамеренных граждан, и самый решительный элемент – «деловые ребята», у которых водились и ножи, и револьверы. Хитровку называли воровским царством, куда простой москвич не осмеливался зайти даже средь бела дня. Будочники, «державшие» Хитров рынок, были «своими в доску» и «деловых» без лишней надобности не беспокоили, а воры, в свою очередь, не трогали их. В трактирах Хитровки можно было отыскать и беглых каторжников, но делать этого никому не хотелось: даже полиция не рисковала соваться в «Пересыльный» или «Сибирь». Самым отчаянным местом считался трактир под неофициальным названием «Каторга», где продавали выпивку, держали притон, скупали краденое и прятали беглых. Именно там назначил Маргитке встречу Сенька Паровоз.
Извозчик довез Маргитку до начала Солянки, в Спасо-Глинищевский переулок, а дальше, сколько она ни сулила денег, ехать отказался. Когда же Маргитка попросила проводить ее до Хитрова рынка, старик чуть не свалился с козел, замахал руками и, перекрестившись на церквушку, торжественно заявил, что и пятки его «в этой выгребной яме» не будет.
«И вам, барышня, там делать нечего! Ей же богу, разденут и в чем мать родила по улице пустят! И хорошо, если разденут только, а то могут и... Не место вам там вовсе! Хочете – обратно без платы свезу?»
Больше всего Маргитке хотелось согласиться и поскорей прыгнуть назад, в старенькую пролетку. Но она хорошо помнила лицо Сеньки вчера, когда они стояли на крыльце дома. Паровоз не шутил. И поэтому Маргитка покачала головой, расплатилась с причитающим извозчиком и, прижимая к груди сумочку, отважно зашагала вниз по Солянке. Собираясь на Хитровку, девушка постаралась одеться похуже, а из сумочки благоразумно вынула все, кроме огромного столового ножа, похищенного у кухарки.
Солянка заканчивалась. Прилично одетых людей навстречу попадалось все меньше, зато на глазах множились нищие. Они с изумлением посматривали на брюнетку в потертом сером платье и обтрепанной шали, крепко прижимавшую к груди ридикюль странных очертаний (нож уже проткнул ткань в двух местах) и затравленно озиравшуюся по сторонам. Какая-то оборванка с завернутым в грязные тряпки младенцем подошла к Маргитке:
– Подайте на ребеночка, барышня благородная...
Маргитка шарахнулась в сторону, чуть не уронив сумку. Хотела было сказать, что у нее нет ни копейки, но язык словно примерз к зубам. Нищенка с минуту молча мерила ее блеклыми, пустыми глазами, затем презрительно буркнула:
– Шаманаются тут всякие... – и отошла.
Маргитка, отдышавшись, продолжила свой путь. Встреча с нищенкой неожиданно подбодрила ее. «Да ты цыганка, милая, или барыня кисельная?! – ругала она себя, приближаясь к дышащим туманом трущобам Хитровки. – Вон, нищей испугалась, а там, на Хитровом, – и воры, и убивцы, и ссыльнокаторжные... То ли еще будет! Ох, Илья, ох, паскудник этакий, все через тебя, сатана проклятая, все через тебя... Да шевели ты живей копытами, дурища!»
