Александр Соколов (1840-1913) - Испытание Раисы („Красный кабачок“)
Слева тянулась белая безмолвная Нева, с клубящимися волнами под снежным покровом. Справа то и дело мелькали экипажи, унося своих обладателей по направлению к посольству. Мало-помалу экипажи попадались все реже, и уже темные силуэты деревьев Летнего сада выделялись в темноте.
Перейдя Прачешный мост и шагая вдоль набережной, Грецки удалось наконец привести свои мысли несколько в порядок.
6.
Итак, всему конец! Он, граф Грецки, обвинялся в чудовищном преступлении!..
Эта маленькая черноглазая девочка, столь прекрасная в своем гневе, эта малютка, в сущности, ничего не значащая простушка, принесла на него жалобу. Она изложила свои показания, указала его мундир, возможно, что в своем донесении начальнику полиции указала именно на него, в связи со звуком его голоса... И легко может быть, что, возвратясь домой, он застанет у себя полицейских, присланных для его задержания...
Дрожь отвращения пробежала по телу молодого человека, и он невольно поморщился...
Он не боялся наказания: что могли ему сделать? Ему, графу Грецки?! Ну, посадят под арест, возможно, даже на более продолжительное время, — вот и все!..
Да, наконец, их было трое, виновных!..
На кого из них донесла Раиса, рассмотрела ли она черты того, кто был с ней в темной комнате?.. Известно ли ей, кому она обязана позором?.. Желая отомстить, не донесла ли она на всех троих?!
К несчастью, Грецки, не имея возможности довериться кому бы то ни было, не мог прямо навести справок: это обратило бы на него внимание! Следовательно, оставалось ждать, наблюдать и собирать всевозможные сведения исподтишка.
Граф остался очень доволен тем, что хозяин „Красного кабачка“ оправдал их доверие. Как тень мелькнуло в голове Грецки воспоминание о девушке, едва им рассмотренной!
Она показалась ему красивой и, наверное, честна! Без сомнения, в видах личного интереса ему было выгодно, чтобы ее приняли за авантюристку, но в душе он сознавал, что она была честна и невинна!
Он видел ее слезы, слышал ее мольбы, которые тронули бы всякого, исключая пьяного, а он был совершенно пьян тогда! Но не смотря на сильное опьянение у него осталось воспоминание о чистоте этого ребенка, ее оскорбленной невинности, о порывах дикого гнева, в припадке которого она тщетно искала оружия, чтобы поразить похитителя своей девичьей чести!.. И внутренне Валериан Грецки сознавал, что смелая выходка Раисы, объявившей в публичной жалобе о своем бесчестии, могла принадлежать только честной девушке, не желавшей скрыть свое бесчестие молчанием.
Нельзя ли замять дело, купив молчание девушки и ее защитников?.. Пожертвовать большую сумму денег?.. Если бы жалоба была взята обратно — все дело заглохло бы...
Валериан мысленно посылал ко всем чертям несносного болтуна, обнаружившего его приключение! Он посылал туда же начальника полиции, принимавшего к себе таких нескромных людей и дозволявшего им читать донесения, направленные против сливок общества, так как Грецки, несмотря на высказанное о нем в гостиной тетки мнение, все-таки причислял себя к сливкам общества.
Холод усиливался, и кучер, следовавший за молодым человеком, время от времени покашливал, чтобы напомнить о своем присутствии. Валериан решил сесть в сани, ему хотелось увидеть своих товарищей, но, взглянув на часы, он понял, что слишком поздно.
— Домой! — приказал он кучеру.
Четверть часа спустя он входил в свой кабинет.
7.
При входе в кабинет запечатанный конверт на письменном столе бросился в глаза графу.
Он распечатал конверт и прочел:
„Приезжай немедленно! Резов“.
Валериан некоторое время рассматривал этот листок с тремя словами: он показался ему предвестником грозы. Не трудясь над рассуждениями, граф спустился с лестницы и сказал отворившему ему дверь швейцару:
— Я ухожу.
— Прикажете подать сани, ваше сиятельство?
— Нет, я дойду пешком.
Дверь закрылась за молодым человеком, который, наняв извозчика, через пять минут входил к Резову, который жил в особняке недалеко от Грецки.
Лакей провел графа в кабинет Резова, где был также и Собакин, третий из участников ночного похождения.
При входе Грецки Резов подскочил к нему и взволнованно сказал:
— Ты слышал, подана жалоба начальнику полиции?
— Слышал, — ответил тот.
— И что же ты думаешь предпринять, чтобы заглушить дело?
— Заглушить уже невозможно, — произнес Грецки.
— Как? Почему? — посыпались вопросы.
Валериан рассказал, как он был у тетки и слышал сообщение генерала.
Выслушав рассказ Валериана до конца, товарищи его как по команде свистнули, и лица их вытянулись.
Все три офицера были товарищами с детства, и тесная дружба связывала их...
Все трое были богаты, молоды и вели рассеянный образ жизни, часто не думая о том, что творят.
Все трое были красивы, но Грецки выделялся среди них особенной привлекательностью! Высокий, стройный, с гордой осанкой и жгучими глазами, он был любимец дам, и не одна девушка в тайне вздыхала о нем! Отзывчивый, добрый, всегда готовый придти на помощь товарищу, граф привлекал к себе все сердца. И тетушка любила и баловала его. Валериан был ее гордостью и надеждой!
Окончив свой рассказ, Грецки в волнении принялся ходить из угла в угол кабинета. Его друзья старались придумать выход, но придумать ничего не могли, что бы могло помочь им выйти из создавшегося положения.
Обо всем, что им приходило в голову, они говорили Валериану, но тот только досадливо отмахивался рукой или пожимал плечами, находя их планы неприемлемыми.
— Что же ты сам предлагаешь? — спросил его Резов.
— Пока еще ничего не придумал, — ответил тот.
— А я придумал! — с живостью воскликнул Собакин, и когда друзья обратили на него свои взоры, он сказал: — Валериан, твоя тетушка обожает тебя! У нее огромные связи и если ты сам все ей расскажешь так, как найдешь нужным, то...
— Молчи, — прервал его Грецки, комически приложив палец к губам. — Моя добродетельная тетушка принимает сторону только обиженных и в данном случае, если что-либо предпримет, то только в отношении восстановления чести этой девушки! Нечего к ней и обращаться!
— Девушка! — проворчал Резов. — Глупая грешница!
— Ну, мой друг, — остановил его Грецки, — это не ее вина! Она так храбро защищалась, что я и до сих пор ношу следы ее защиты!
Он отвернул манжету и показал глубокий рубец на руке: рана была глубока и едва зажила.
— Что мне становится ясным, — продолжал Резов, — это то, что мы были пьяны до безумия и в то время готовы были даже убить кого бы то ни было!
