Барбара Бенедикт - Судьба
— Ну, подожди грязная девчонка, я тебя научу вежливости.
Шабар поднял руку, требуя тишины, но Ика была слишком расстроена, чтобы слушать его.
— Я делала все, чтобы ты гордился мною. Я — твой лучший ребенок.
Он хмыкнул.
— Ты скоро станешь женщиной…
— Никогда я не буду женщиной! — вырвалось у нее. — Слышишь, никогда!
— Подыщи для нее хорошее семейство, — сказал Шабар, тяжело вздохнув, и отвернулся.
Потрясенная, Ика не заметила печали на его лице. Не заметила она и старого воина, издалека наблюдавшего за этой сценой.
Это был Дамос, и ему было трудно не вмешаться. Было что-то гордое в наклоне этой детской головки, и это напомнило ему о Язоне. Проданный в рабство в юном возрасте, его мальчик так же пытался защитить себя, когда Дамос его нашел. Изголодавшийся и избитый до полусмерти, Язон, тем не менее, гордо смотрел на мир. Так же как и этот ребенок.
Дамос не мог оставить мальчика в таких бесцеремонных руках. Он уже подсчитывал оставшиеся деньги, когда услышал, как старик назвал его девчонкой.
Дамос замешкался. Это резко меняет дело. Он не может взять девочку в военный лагерь. И не имеет значения, что она худа и не более привлекательна, чем крысы, досаждавшие им по ночам. Для Язона тот факт, что ребенок женского пола находится в военном лагере, был сам по себе преступным, а Дамос был верен ему.
Сожалея, что оставляет бедного ребенка на произвол судьбы, Дамос сложил монеты обратно в мешок.
Выводя корабль в море, Шабар изучал тучи, темнеющие на горизонте. Ему не нравилось мрачное небо. Казалось, оно давит на него, усиливает и без того невыносимую тяжесть на сердце.
Ика посчитала бы это верным знаком того, что боги недовольны. А какой бог на Олимпе более могуч, чем Посейдон?
Шабар покачал головой. Он, как никто, знал, что притязания девочки на божественное происхождение пусты. Однако тяжелое предчувствие не покидало его.
— Не уходи, — слышал он голос с берега. — Во имя моего отца, Посейдона, не смей, Шабар, оставлять меня здесь!
Видя, как Ика бежит вдоль берега, он печально удивился отсутствию работорговца. Вандовин, должно быть, тупой осел, если эта упрямая девчонка вынудила его от нее отказаться.
А вот за ней показался и хромающий Вандовин, его подбитая нога доказывала, что Ика отплатила за оскорбление. С невольным удовлетворением Шабар подумал, что это в обычае Ики — всегда требовать око за око.
Наверное, потому ее гнев и пугал его теперь.
Вандовин перехватил веревкой худое детское тело, но не смог остановить девочку. С горящими глазами она волокла Вандовина за веревку вдоль канала, и проклятья извергались из ее уст:
— Будь ты проклят, Шабар! Мой отец отомстит тебе и утащит тебя в глубины моря. Не забывай об этом! Боги умеют постоять за себя!
Старик передернул плечами. Что, если она унаследовала от матери дар предсказания и может видеть будущее и менять ход событий?
Шабар сжал весло, отказываясь верить такой ерунде. Он не был суеверным. Он не был также плохим человеком. Шабар всего лишь старый моряк с восемью здоровыми сыновьями, которых нужно еще кормить, и ему было не до забот о чуждом потомстве. Он сделал все, что было можно: добрых одиннадцать лет отдал девчонке; а у него теперь не было достаточно места и пищи для нее.
Он убедил Вандовина продать ее в хорошие руки, и, кроме того, ему нужно подумать о своем семействе. Все они неплохие парни, но грубые, как критские быки. Вскоре, когда природа преобразит тощее тело Ики и сквозь грязь и лохмотья станет видна ее красота, они передерутся между собой за ее благосклонность. Какая от них тогда будет польза? Ика должна была уйти — женщине не место в море.
Но насколько же обманутой она должна себя чувствовать! Ей сейчас ничего не объяснишь, но, возможно, он поскупился на слова сожаления.
В самом деле, зачем это нужно? Никогда бы он не убедил эту говорунью держать язык за зубами, сдерживать свой нрав. Ика, насколько он знал, шла к опасности, которую старалась предотвратить ее мать.
«Да сохранят ее боги», — мысленно пожелал он, сам удивившись этой просьбе.
— Дело сделано, теперь уже ничего не изменить, — проворчал он про себя и повернулся отдать приказ сыновьям поднимать паруса.
С моря подул влажный, холодный ветер, словно сам Посейдон зашептал какие-то слова.
Боги умеют постоять за себя!
2
На второй день своего рабства Ика, устав долго находиться в веревках, изо всех сил попыталась освободиться от них. Кто она, по мнению Вандовина, бродячая собака, чтобы питаться отбросами? Как он смеет развлекаться, помахивая перед ней куском давно испортившейся баранины?
Хотя ее желудок сводило от голода, Ика не стала доставлять удовольствие грубияну, пытаясь схватить кусок мяса. Она подождет, потому что знает: жажда вскоре пересилит желание работорговца дразнить ее. И когда он придет, шатаясь, с праздника, она сможет сказать, что это крысы, обитающие в канале, съели порченое мясо, а вовсе не она.
Такого притворства требовала не только ее гордость, но и расчет: если Вандовин будет думать, что она слабая и голодная, то ослабит бдительность, и она найдет способ освободиться.
А она должна сделать это, ведь на острове ее ждет герой. Только бы развязать веревки, и она найдет Язона.
И действительно, внезапно потеряв интерес к развлечению, Вандовин вдруг направился в город, даже не обернувшись. Страстно желая испробовать каллистианское вино, варвар забыл о тряпке, которой он обычно затыкал ей рот.
Возможно, Вандовин знал, что криком ничего не добьешься в этом месте, где бедняки и нищие старались не совать нос в чужие дела. Да и солдаты, расположившиеся в дальнем конце острова, вряд ли ответят на ее крики. У них имеются более приятные способы провести время, когда разные девицы прохаживаются по лагерю.
В полдень канал опустел. Слыша далекие, но полные воодушевления крики, Ика догадалась, что все наблюдают за состязаниями. Ей тоже хотелось оказаться там. Вино после игр польется рекой, и, значит, Вандовин задержится там надолго. Поглядев на мясо, такое старое и жесткое, что даже мухи не проявляли к нему никакого интереса, она решила воздержаться от пищи. Лучше попытаться освободиться.
Ее сдерживали две веревки, одна скручивала руки сзади, другой она была привязана к дереву. Сначала необходимо распутать руки.
Ика изо всех сил тянула и выкручивала запястья, но только до крови стерла их и шею. Проклиная и посылая Вандовина в преисподнюю, она извивалась, насколько это позволяла длина веревок, но освободиться от пут ей не удавалось. Наступал вечер, крики, доносящиеся с арены, затихли, а Ика до сих пор ничего не добилась.
