Елена Арсеньева - Люблю больше всех – больше всех ненавижу (Анна Козель, Саксония)
В 1712 году, когда Анна должна была вот-вот родить третьего ребенка, она добилась от Августа юридических гарантий своего положения, «что она, а также ее наследники могут беспрепятственно владеть всем тем, что значится в перечне недвижимого имущества, а также всем движимым имуществом, которое она имеет теперь, а также всем тем, что может быть пожаловано ей Нашей Милостью в будущем. Без оговорок она может пользоваться этим и в дальнейшем, так же, как и ее наследники, не внося за это никакой платы, в том числе и в случае утраты. А также обладать полной властью над всем этим и по желанию продать, обменять или, другими словами, рассматривать как наследное имущество и иметь возможность завещать кому угодно и т. д.». Одним словом, по данному документу все дары короля навечно оставались в семье графини. Август был обязан заботиться о будущем благополучии и нормальном обеспечении ее самой и «ее с Нами общих детей». А графиня должна была «быть полностью и совершенно спокойной во владении как своим, так и пожалованным ей Нами имуществом, никогда и никому не давать отчета в его использовании, ни Нам, ни Нашим наследникам, ни будущим членам правительства, и что никто не смог бы опротестовать любое ее распоряжение касательно этого имущества и т. д.».
То ли письменные гарантии подействовали, то ли после родов Анна и впрямь так разительно похорошела, как о том свидетельствуют современники, однако ее власть над королем не только не ослабела, но и еще пуще упрочилась. Придворные были счастливы малейшим знаком ее внимания и с гордостью обменивались письмами, где хвастали визитами графини Козель. И вдруг…
На день Св. Михаила в 1712 году Анна с Августом были в Лейпциге, и здесь появились первые признаки охлаждения с его стороны. Как пишет в своем письме некая придворная дама, король купил графине всего несколько метров материи; она поселилась с ним, он ужинал у нее, «однако вечером он сказал ей „Спокойной ночи!“ и удалился, одним словом, уверяю Вас, любовь пошла на убыль, и, да будет на то Божья воля, скоро с ней будет покончено».
Такие сплетни распространялись частенько, вообще интриги постоянно сопровождали Анну, и до сих пор, уже почти восемь лет, графине удавалось успешно противостоять им. Ее положение нельзя было сравнить с положением других фавориток Августа — Кенигсмарк, Эстерле, Тешен. Они были для него всего лишь любовницами, тогда как Анна была названа его супругой, дети других были бастардами, а ее — официально признаны. Однако она приобрела много могущественных противников, а еще напрасно, конечно, она отпустила Августа в Варшаву, где интриганы смогли развернуться вовсю, выставляя свои интриги против Анны как заботу о государственном благе. Мол, чтобы поляки не чувствовали себя обиженными пренебрежением к ним короля, он должен иметь не только любовницу из Саксонии, но и любовницу-польку. Августу тотчас представили некую графиню Марию-Магдалину фон Денхоф.
Анна узнала об этом, но, вместо того чтобы ринуться в Варшаву, непонятным образом начала медлить, улаживать какие-то имущественные дела… К тому же здоровье ее ухудшилось… Раньше она была склонна видеть подвох в самых искренних и пылких письмах Августа, теперь же, словно околдованная, верила откровенной и грубой лести короля, который не затруднялся изобретением новых любовных объяснений, а изо дня в день писал одно и то же: «Если бы я мог этим письмом сокрушить все преграды и преодолеть все расстояния между нами, я бы тотчас так и сделал!»
Когда доброжелатели пытались предупредить ее, она в ответ только смеялась. Ее уверяли, что она просто забыла свойственное Августу лицемерие и необыкновенную способность скрывать свои настоящие чувства, она преувеличивает свое влияние на него, и это делает ее чересчур беспечной, а ведь ей больше нечего на него рассчитывать, и в любой момент она может получить отставку. А то, что Август засыпал ее нежными письмами, может говорить только о том, что он имеет обыкновение удваивать свою нежность, чтобы нанести удар.
Анна никого и ничего не слушала. В ее поведении было что-то фатальное, с чем невозможно бороться. Она до сих пор повсюду сопровождала короля, не оставляла его ни на одну ночь, ни на один день. А теперь, когда решалась ее судьба, вернее, когда судьба висела на волоске, Анна, казалось, чувствовала себя усталой, пресыщенной и хотела только, чтобы ее оставили в покое.
Она напрасно потеряла очень много драгоценного времени, а когда собралась наконец отправиться в Варшаву, было уже поздно. И в начале июля 1713 года между придворными начали ходить такие письма: «Кажется, с графиней фон Козель покончено, однако еще не ясно окончательно, как с ней быть, так как у нее в руках та самая грамота и она может жить, как ей хочется. Ясно только, что больше никаких дел с ней вести нельзя…»
Теперь сплетни, которые клубились вокруг Анны, были самого низменного свойства. Раньше на нее ополчались за полновластие — теперь ей стали приписывать любовные похождения. Один из врагов Анны, министр Левендаль, уверял, что Анна имела виды на одного своего молодого и красивого придворного, а потому помешала его женитьбе на одной из дочерей Левендаля.
«Я не так уж любвеобильна, — отвечала на это Козель, — и я всегда достаточно осторожна, чтобы иметь при себе свидетелей (во время визитов указанного дворянина).
В конце концов, невозможно запретить мужчинам влюбляться, однако можно проследить за реакцией женщин, а затем прийти к выводу, что они ни в чем не виноваты, так как не давали мужчине поводов для возникновения интриги, тем более для тайного свидания.
Черт бы меня побрал, если бы я не сторонилась мужчин так, как я это делаю. Ведь они созданы только для того, чтобы соблазнять бедных женщин, а я уже достаточно стара, чтобы претендовать на соблазнение ими…»
Она могла оправдываться сколько хотела, ей никто не верил.
Письма от короля прекратились, а новости, окольными путями доходившие из Варшавы, стали совсем уж тревожными. И графиня летом 1713 года в конце концов решилась поехать туда. Хотя она и объявила, что собирается в Гамбург, чтобы купить там дом, ее противники догадались об истинной цели поездки и сумели убедить короля, больше не питавшего к ней никаких чувств, задержать ее. Вдобавок Анна и сама слишком задержалась во Вроцлаве. Там ее и застали посланные королем ей навстречу в сопровождении гвардейцев камер-юнкер Монтаргон и подполковник Де Лаэ и передали ей приказ возвращаться в Дрезден.
Вышел грандиозный скандал. Графиня не хотела подчиняться и позднее от всей души сожалела, что не воспользовалась пистолетом, дабы проложить дорогу в Варшаву. Однако в конце концов она сдалась и в сопровождении своей обезоруженной свиты повернула обратно, в Дрезден. Но и оттуда ей пришлось убираться.
