Джойс Майерс - Искушение
– Тебя не пустят в Америку. Одинокая женщина без денег, без… мужа.
– У меня есть десять долларов. Вот здесь. – Дженни положила руку на грудь. – В Бремене сказали, что этого достаточно, чтобы не считаться… нищенкой. Кажется, они так назвали человека, у которого нет денег, – сказала она встревоженно. – Я знаю, они не впустят в Америку без денег.
– Я видел девушек таких, как ты, даже с десятью долларами в кошельке, которых держали на острове Эллис, пока… – Габриель достал папироску и похлопал по карманам в поисках спичек. – Ты видела в Бремене картинку на стене? Там изображена одинокая хорошенькая женщина. – Внезапно в его голосе послышался гнев.
– Темноволосая женщина в желтом платье? Та, что плачет? Но это же предупреждение.
Сказали, что картинка предостерегает от занятий… проституцией. Ох, Габриель… – Дженни закрыла лицо руками. – Представляю, что ты думаешь обо мне. Что ты имел в виду, когда сказал, «такие же, как ты, девушки»?
– Ну, конечно же, я не подразумевал, что такое случится с тобой… Дженниланган! – воскликнул он, вскинув руки. – Но иногда у красивой девушки… нет выбора. Власти Нью-Йорка запрещают отпускать с острова женщин с детьми без мужа или сопровождающего лица.
– А, ну тогда все в порядке. Меня должны встретить мой дядя или его друг. – Она улыбнулась с облегчением. – Габриель, меня зовут просто Дженни, а не Дженниланган.
– Знаешь, Просто Дженни, – Агнелли шутил, но выражение его лица было суровым. Его враждебный тон озадачил и встревожил ее. – Когда я приехал в Нью-Йорк впервые, то сказал себе: «Гейб, та громадная статуя в порту, должно быть, памятник храброму итальянцу Христофору Колумбу. Это, действительно, Новый Свет». Теперь я точно знаю, – он с недоумением пожал плечами, – она не имеет с Колумбом ничего общего. Многие вещи остаются неизменными даже в этом процветающем Новом Свете.
– Да, но многое не так, как у нас. Полно, Габриель, не тревожься! – К Дженни вернулся ее природный оптимизм. – Скоро взойдет солнце. Не могу дождаться, когда увижу статую Свободы. Хочу увидеть ее в лучах восходящего солнца. Смотреть в ту сторону, Габриель?
– Отсюда она не видна, Дженни, – ответил он сухо.
Настроение у него упало, стоило только подумать об опасностях, поджидающих в Нью-Йорке, и о поразительно сильном влечении к стоящей рядом милой, ранимой женщине. – Это нижняя бухта. Статуя стоит на острове, расположенном ближе к порту.
– Я долго ждала встречи с нею, подожду еще немного, – Дженни была смущена его явным недовольством. В ее ушах еще звучали его слова: «Девушки такие же, как ты… с ребенком… без мужа…». Она думала, что у него сложилось о ней неблагоприятное мнение. Габриель такой же, как большинство знакомых мужчин, начиная с всегда уверенного в своей правоте отца. Почему она ждала от него большего? Ее губы еще помнили вкус его поцелуя. Каждая клеточка хранила воспоминания о его сильном теле. Дженни мучительно пыталась понять, как случилось, что она позволила застать себя врасплох, поддалась искушению, отдалась страсти Габриеля, чтобы утолить свою. «Подобная слабость, – сказала она себе, – приносит душевные страдания. Нельзя уступать своим чувствам». Она отвернулась от Агнелли и взяла Ингри у Корин, женщины с соседней койки, которая вынесла девочку на палубу.
Только теперь она заметила остальных пассажиров третьего класса, неслышно, как призраки, возникших позади них. Около тысячи людей в тысячах миль от родного дома горели одним желанием – поскорее увидеть чужую страну, которая, они надеялись, станет их родиной. Чистенькие, умытые – насколько позволяли условия на нижней палубе – детишки с трудом сдерживали возбуждение, любопытство, бурную энергию.
С безграничной надеждой и мужеством, с вещами в руках и бьющимися сердцами иммигранты со всего света стояли перед своей terra incognita.[1]
ГЛАВА 2
Спустя несколько часов карантинные врачи покинули пароход на поджидавшем их катере. Яркое солнце плыло в ясном синем небе, «Принц Вильгельм» медленно входил в нью-йоркский порт. Гавань казалась Дженни островом, по берегам которого раскинулись леса из мачт и труб. Две широкие реки, по которым оживленно двигались суда, плавно несли свои воды, омывая остров Манхэттен. Через Ист-Ривер перекинут висячий мост, напоминающий стрельчатую готическую арку.
Пароход приближался к причалу. Статуя Свободы постепенно вырисовывалась перед глазами изумленных пассажиров. Сначала поднятая рука с факелом. Потом величественная фигура. Остроконечная корона сияла ореолом вокруг головы. Классический профиль. Бездонные глаза. Медное покрытие ослепительно сверкало на солнце. Статуя четко виднелась на фоне покрытых белыми барашками волн. Иммигранты, взволнованно толкавшиеся на палубе, обеспокоенные своей дальнейшей судьбой, благоговейно замерли, пораженные размерами и великолепием скульптуры.
– Мисс Либерти[2]… богиня! – прошептала Дженни.
– Свобода, освещающая мир. Это ее полное и точное имя, – торжественно произнес стоящий рядом ирландец, сдавленным от восхищения голосом. Джоко Флинн, школьный учитель из Керри,[3] с которым Дженни и Габриель подружились независимо друг от друга, был невысоким, жилистым мужчиной с копной темных волос и круглыми, как пуговки, карими глазами, оживленно сверкавшими под очками в тонкой металлической оправе. Человек нервный, обидчивый, он постоянно отбивал дробь ногой или барабанил пальцами. Джоко выходил из себя по малейшему поводу, неважно, было оскорбление действительным или воображаемым. Когда он считал себя униженным, на его щеках вспыхивали красные пятна, яркость которых говорила о степени охватившего его возмущения. Вспыльчивым Флинн нравился Дженни. «В нем масса привлекательных качеств», – думала она. Подкупающая, извиняющаяся улыбка освещала его лицо, когда остывал его гнев и он понимал, что вспылил без причины. Он обладал обширными познаниями. Его память хранила цифры и факты из многих областей знаний. Дженни нравилось слушать разговорчивого Флинна, хотя многие считали его занудным и надоедливым из-за постоянного желания поделиться с окружающими интересными сведениями.
– Эта леди – самая высокая в Нью-Йорке. Триста пять футов[4] от земли до кончика факела, – сообщил он девушке. Габриель, натянув кепи на лоб, чтобы солнце не било в глаза, внимательно рассматривал статую. Не впервые он любовался изящными складками ее платья, безмятежными глазами, устремленными, как он полагал, в будущее. В знак уважения к мисс Либерти он стащил кепи с головы.
– Когда-то остров Бадлоуз, на котором стоит статуя, был населен обычными фермерами, – продолжал свой рассказ Джоко. – Затем здесь построили чумные бараки. Потом на острове была военная тюрьма. И, в конце концов, городская свалка. Теперь здесь живет Свобода. Да, мои старенькие родители, да хранит их Бог, плакали бы от счастья, будь они рядом со мной. Горько было покидать их. Я ведь младший сын и всегда жил с ними.
