Вирджиния Браун - Изумрудные ночи. Книга вторая
Начало темнеть, солнце скрылось за высокими вершинами, над дорогой стали сгущаться тучи. Трейс выглядел спокойным. Бетани попыталась сосредоточиться на мыслях о сказочном золоте. Это помогло. Когда они наконец добрались до ровного участка, с одной стороны ограниченного дорогой и скалами, а с другой — непроходимыми джунглями, Трейс объявил привал.
— Мы разобьем здесь лагерь на ночь, — сказал он, слезая с мула. — Завтра мы будем в городе.
— Завтра? — Окрыленный профессор Брэсфилд мгновенно подлетел к нему. — Я-то думал, это намного дальше! Хотя у меня такое ощущение, будто позади осталась большая часть Перу.
Бетани опустилась на землю. Ноги едва держали ее. В течение нескольких секунд она была не в силах пошевелиться.
Носильщики-кечуа занялись разбивкой лагеря. Броди с Риганом взяли на себя животных и багаж, а Трейс отправился осматривать местность. Косые лучи солнца освещали вершины гор и золотили покрытую травой площадку, где они расположились. Бетани прислонилась головой к мулу и думала о том, что ей не приходилось еще видеть таких пейзажей. Несмотря ни на что она была рада, что поехала, что не поддалась на старания Трейса заставить ее изменить принятое с самого начала решение.
Не изменил ли он теперь своего мнения? — подумала Бетани и решила, что, скорее всего, изменил. Сейчас он должен быть доволен тем, что она с ним.
Когда Трейс, после того как лагерь был разбит, а костер разожжен, в конце концов подошел к ней, его красивое лицо было хмуро.
— Что случилось? — спросила Бетани. Трейс пожал широкими плечами.
— Ничего. Все в полном порядке.
Бетани придвинулась ближе, проведя пальцем по месту, где срастались его брови, и улыбнулась:
— Тогда почему ты хмуришься?
Он посмотрел на нее, и едва заметная улыбка тронула его губы:
— Сам не знаю. Похоже, для этого нет никаких причин.
— Ты все еще сердишься на меня за то, что я вытворяла сегодня? — прошептала она, прильнув к нему. Это было самое смелое, на что она могла решиться. Она ощущала его совсем близко от себя, чувствовала жар его тела, остро вспомнила вкус его губ, прикосновения рук, ощущение полета, испытанное ею во время их близости. И ей захотелось снова очутиться наедине с ним.
Трейс насмешливо улыбнулся, словно прочитав ее мысли.
— Жалко, что мы не можем незаметно скрыться от них куда-нибудь подальше, — тихо проговорил он и засмеялся, увидев, как у нее перехватило дыхание. — Вижу, ты думала о том же.
— Нет… Да, думала, — потупившись, призналась она. Горячая волна смущения прилила к ее щекам. Она испытывала странное чувство, в котором замешательство не могло побороть влечения к нему, слишком сильного, чтобы его можно было скрыть.
Трейс, прекрасно понимавший, сколько взглядов устремлено на них, сумел удержаться от того, чтобы не схватить ее в объятия. Бороться с влечением к этой женщине было значительно сложнее, чем он когда-либо себе представлял. Ему и в голову не приходило, что за внешней сдержанностью Бетани Брэсфилд скрывается такая страстная натура; это радовало его в той же степени, что и удивляло. Она не выходила у него из головы, несмотря на все попытки сконцентрироваться на чем-нибудь другом.
Вот и сейчас, когда ему следовало бы расставлять посты вокруг лагеря и устанавливать время дежурств, он стоял перед Бетани на коленях, наслаждаясь игрой огня в ее золотисто-каштановых локонах. При сравнительно светлых волосах и бледном цвете лица, ресницы ее были темными — длинные шелковистые колоски, за которыми скрывались удивительные фиолетовые глубины ее глаз.
Трейс резко поднялся.
— Не уходи этой ночью далеко от лагеря, — посоветовал он и добавил, отвечая на вопрос, застывший в ее глазах: — Я просто забочусь о безопасности. Существует такая вещь, как ночные хищники.
— Ой, как тот ягуар, которого мы слышали однажды ночью?
— Вот именно. — Трейс засунул руку за ремень, на котором висел револьвер, и ободряюще улыбнулся. — Не забывай, мы в джунглях.
— Я не забываю. — Бетани поднялась на ноги и посмотрела на него. В глазах его светилось глубокое чувство, сердце ее замерло, по телу прокатилась горячая волна. — Спокойной ночи, мистер Тейлор, — едва сдерживая себя, громко попрощалась она.
Во время ужина она все время ощущала на себе вопросительный взгляд отца. Наконец Брэсфилд сказал:
— Я заметил, что мистер Тейлор забыл о возражениях, связанных с твоим пребыванием в экспедиции, дорогая моя. Надо ли это понимать так, что вашей вражде положен конец?
Покрасневшая Бетани уткнулась в тарелку.
— Конечно, гораздо проще, когда не приходится ежеминутно выдерживать схватки, — после небольшой паузы пробормотала она. — Мне подумалось, что так будет лучше.
— Ну да, разумеется, — не стал спорить Брэсфилд. Он засунул в рот кусочек сладкого картофеля, медленно прожевал его и продолжил: — Бетани, ты прекрасно знаешь, что я считаюсь с твоим мнением. Ты всегда была умной девочкой, у меня никогда не было поводов проявлять недовольство. Надеюсь, ты не преподнесешь мне сюрпризов и на этот раз.
Бетани вскинула на него глаза и почувствовала, как гнев заливает ее лицо.
— Никогда не думала, что твои мысли заняты и мною, папа. Может быть, если бы ты брал на себя труд изредка поговорить со мной, я бы знала, что тебя интересует мое мнение.
— Я различаю ноту осуждения?
— Даже больше! — взорвалась Бетани. Замечание отца воскресило в памяти годы его снисходительного безразличия, повышенного интереса к собственной работе, отсутствия внимания ко всему остальному, включая собственную дочь. Она хорошо запомнила, как он проигнорировал боль, которую причинило ей предательство Стефена Эйверилла, убеждая, что без него будет гораздо спокойнее. А сейчас, когда она встретила мужчину, который заставил ее сердце так сильно биться, он осмеливается критиковать ее!
Профессор Брэсфилд глядел на дочь поверх очков, насупив густые брови.
— Я, твой отец, хочу напомнить и просто стараюсь…
— О, я никогда не забывала, что ты мой отец, — перебила Бетани, — даже когда об этом забывал ты сам. — На глаза навернулись непрошеные слезы. — Я очень ценю, что ты стараешься предостеречь меня от беды, но мне интересно, что тобою движет. Раньше это не заботило тебя. Меня вообще удивляет, что ты обо мне вспомнил!
— Бетани! Что с тобой стряслось? Ты никогда не была такой дерзкой, такой…
— Откровенной? — подсказала она сдавленным голосом. Оловянная тарелка слетела на землю, когда она резко вскочила на ноги. Глядя на отца сверху вниз полными слез глазами, Бетани закончила: — Я знаю, что ты не был намеренно жесток со мной, папа, но от этого мне не легче. Я… я…
