Ольга Крючкова - Загадки судьбы
Агриппина Леонидовна замялась:
— Душа моя, весь жемчуг я отдала Лизе.
— Как? Почему? А я? — надула губки Сонечка.
— И тебе что-нибудь подберем. Скажем, у меня есть прекрасное золотое колье с кораллами, серьги и браслет. Под нежный цвет персика — просто чудесно!
Мадемуазель Лили, осознав свою оплошность, тотчас затараторила:
— О, кораллы! Это дивно! Шарман!!!
* * *Вечером того же дня, когда предбальная суета улеглась, Соня уединилась в своей комнате. Достала из потайного ящичка заветную шкатулку, она открыла ее — прямо поверх ее скромных девичьих украшений лежал гранатовый перстень. Почти три года Соня не прикасалась к своей драгоценности, опасаясь, что вредоносная сестрица непременно подглядит и раскроет ее секрет.
Теперь же Соня взяла перстень и надела на средний палец правой руки: он как раз пришелся ей впору. Девушка истолковала это как знак свыше, решив, что наконец-то завоюет сердце теперь уже поручика Сергея Волкова, который перестанет считать ее своей маленькой глупенькой кузиной.
Соня припомнила последний визит поручика в их дом, который оказался не из приятных. Лиза словно нарочно провоцировала младшую сестру, всячески стараясь завладеть вниманием Сергея. И это ей успешно удалось. Соня тогда обиделась и, чуть не расплакавшись, накинула шубку и гордо удалилась в сад. Она брела по главной аллее, которую садовники постригали на английский манер, и ей казалось, что кусты принимали форму то животных, то геометрических фигур.
Посередине аллеи возвышалась статуя Венеры. По крайней мере, все обитатели дома Бироевых называли ее так. На самом же деле дал ей имя Венеры некогда модный скульптор Тимофей Нестеров, лет тридцать назад украсивший своими псевдогреческими и псевдоримскими творениями многие московские дома.
Соня также слышала, что прототипом Венеры послужила некая крепостная красавица, в которую скульптор безумно влюбился и даже выкупил из крепостной зависимости.
Сонечка вздохнула, подошла к статуе и начала внимательно ее рассматривать, словно впервые в жизни. Ей показалось, что Венера понимает ее страдания.
— Раз ты — Венера, богиня любви, то помоги мне! — обратилась она к ней. — Хотя что ты можешь. — Она расплакалась и пошла прочь, все более отдаляясь от богини любви.
Елизавета ликовала: ее младшая сестрица обнаружила-таки свою слабость по отношению к Сергею, впрочем, как и обычно. После случая с гаданием Лиза при каждом удобном случае стремилась съязвить сестре или сказать что-нибудь обидное. Соня обижалась и плакала украдкой в своей комнате, но маменьке не жаловалась.
И вот скоро состоится заветный бал, и на нем она сумеет найти своего суженого. Соня постоянно гнала от себя мысль о том, что он должен быть одноглазым. Девушка старалась думать только о Сергее.
2
Настал день, когда должен состояться бал. Сонечка пробудилась ото сна рано, едва забрезжи зимний рассвет. И чем светлее становилось за окном, тем больше ее охватывало волнение. Наконец около девяти часов в спальню, по обыкновению, вошла Марфуша.
— Подымайтесь, Софья Николаевна. Пора умываться, завтракать да прихорашиваться. Барин велели уж карету закладывать, до имения графини Преображенской путь не близкий. Да и много намело снегу нынче ночью, думаю: карета не проедет, сани придется перезакладывать.
— Сани, это же прекрасно! Доедем с ветерком! — обрадовалась Сонечка.
— Ох! Барышня, чего вы радуетесь-то?! Щеки-то пообморозите, вон какой мороз разыгрался, аж трещит!
— Не волнуйся, я накину поверх меховой шляпки шерстяную вязаную шаль. А как там моя сестрица? — как бы невзначай поинтересовалась Соня.
— Уж перед зеркалом крутится. И разговоры все об одном… — ответила Марфуша.
— Сергее Волкове, разумеется!
Горничная кивнула.
— Ну, мы еще посмотрим, чья возьмет! — решительно заявила Соня, вскочила с кровати и начала расхаживать по спальне босиком в одной ночной сорочке.
— Софья Николаевна, вы хоть тапочки наденьте! Простудитесь! Камины как ни топи все равно прохладно… — Марфуша подала тапочки барышне, та соблаговолила опустить в них ножки.
— Ах, какова Лизка! Вредная злыдня! — возмущалась Соня.
— Барышня! — обмерла Марфуша от таких слов в адрес Елизаветы Николаевны.
— Такая она и есть! Все из-за вредности своей не может успокоиться: видите ли, раз она — старшая, стало быть, все кавалеры — ей! Не бывать этому!
Марфуша приготовила кувшин для умывания. Соня же не прореагировала и продолжала метаться в праведном гневе.
— Софья Николаевна, вы так к завтраку опоздаете. Агриппина Леонидовна будут очень недовольны… — напомнила Марфуша, не зная, как успокоить разошедшуюся барышню.
Упоминание о маменьке несколько умерили гнев Сонечки, она начала умываться, причесываться и надела пока свое простое домашнее платье.
— Ох, барышня, как вы там на балу-то? — сокрушалась Марфуша.
— А что такое?
— Уж больно декольте на платье открытое, как бы вы не зазябли в такой-то холод!
Сонечка передернула плечиками: не замерзнет! В мазурках, польках, вальсах, кадрилях некогда об этом и думать!
После утреннего туалета Соня спустилась к завтраку в гостиную. Все семейство Бироевых уже было в сборе.
— Соня, прошу тебя, голубушка, больше не опаздывай, — пожурила ее маменька.
Елизавета и вовсе уставилась на младшую сестру с победоносным видом, словно говоря: на балу тебя ждет неприятный сюрприз!
Соня прекрасно понимала, что мстительная сестрица может придумать что угодно дома, но чтобы при людях, да еще на балу — ей не верилось. Она спокойно стала завтракать.
— Девочки, — начал Николай Дмитриевич. — Ровно в полдень мы выезжаем, до имения графини — не менее двух часов по такой-то заснеженной дороге. По всей видимости, от кареты придется отказаться: поедем на санях.
Соня обрадовалась: она любила созерцать пейзажи, сидя в санях под теплым пледом. Лиза же фыркнула. Отец семейства не отреагировал на недовольство старшей дочери.
— Одевайтесь теплее, лучше всего — лисьи шубы, — подытожила маменька.
Елизавета опять изобразила на лице кислую мину, она страсть как не любила шубы. Ей казалось — она в них похожа на купчиху, что весьма претило ее нездоровому самолюбию.
Наконец к полудню барышни были готовы: Соня в своем нежно-персиковом наряде и коралловом ожерелье выглядела безупречно; старшая же Елизавета в платье бледно-лимонного цвета с маменькиным жемчужным гарнитуром тоже была хороша, особенно для тех, кто не знал ее скверного характера.
