Филиппа Карр - Песня сирены
Мы все вместе вышли.
— Я поняла, что генералу надо поговорить с вашим отцом, — заметила мать. — Им многое есть, что вспомнить: ведь они вместе служили в армии.
Я отправилась в свою комнату, а Дамарис пошла помочь Присцилле. Я была слегка возбуждена, как обычно в присутствии гостя, но что-то было в генерале, что дало мне понять: это не просто праздный визит, чем-то он привлекал меня. Это был высокий мужчина, ростом, должно быть, около шести футов и чуть старше Ли, как решила я. У него была выправка настоящего военного, так что не могло возникнуть сомнения, что это — истинный солдат. Шрам на щеке подтверждал это, добавляя суровости его облику.
Мне пришло в голову, что он приехал с целью уговорить Ли вернуться в армию, но я была уверена, что Присцилла не догадывается об этом, иначе она не смогла бы быть столь искренне гостеприимной.
За обедом много разговаривали о прошедших днях службы. Было очевидно, что Ли с упоением предается этим воспоминаниями.
Генерал заговорил о короле, не скрывая своей явной неприязни. Он называл его не иначе, как «Голландец», вкладывая в это слово немало презрения, а, когда упоминали имя короля, он багровел, так что шрам выступал на коже яркой белой чертой.
После мы оставили мужчин разговаривать за рюмкой вина, и моя мать заметила:
— Он, конечно, очаровательный человек, но мне бы не хотелось, чтобы он так много рассказывал Ля про службу в армии. Он расписывает ее так, будто это сущий рай.
— Нет, наш отец никогда не захочет покинуть тебя, мама, — сказала Дамарис.
Присцилла, улыбнувшись, спросила:
— Не понимаю, зачем же все-таки приехал генерал?
— Ну, он же сказал, что просто заехал к нам по пути в Нетерби-холл, — ответила Дамарис, Я могла только смеяться над моей невинной сестрой: она верила всем и всему, что было сказано.
На следующий день, в воскресенье, мы собрались ехать на обед в Эверсли, как всегда по воскресеньям. Хотя Ли с матерью и купили Довер-хаус, оба они продолжали считать имение Эверсли своим домом. Я провела там часть жизни, а Присцилла, вплоть до недавнего времени, жила все время. Там родилась Дамарис, и лишь около года тому назад Ли купил Довер-хаус. Между двумя домами было не более пяти минут ходьбы, и дедушка с бабушкой обижались, если мы не навещали их часто. Я любила Эверсли, хотя Эйот-Аббас Харриет был, возможно, более родным домом для меня.
На обед все собрались за столом в большом зале. Моя бабушка Арабелла Эверсли очень любила, когда мы бывали все вместе. Ее особой привязанностью пользовалась Дамарис, в отличие от меня. В то же время мой дедушка Карлтон, напротив, любил меня. Он был вспыльчивым, упрямым, высокомерным и чуждым условностям человеком. Я чувствовала сильную тягу к нему так же, как, мне кажется, и он ко мне. По-моему, его весьма забавляло то обстоятельство, что я была незаконнорожденной дочерью, и он немало восхищался моей матерью, которая презрела условности и родила меня. Мне очень нравился дедушка Карлтон. Я находила, что мы с ним очень схожи характерами.
Дом был построен во времена королевы Елизаветы, в характерном стиле того времени, с крыльями на каждой стороне от главного зала. Меня восхищал этот зал с грубыми стенами, выложенными из камня, нравилось украшавшее его оружие. Семья Эверсли славилась своими воинскими традициями, хотя Карл-тон лишь недолгое время посвятил военной службе. После гражданской войны он оставался дома, чтобы сохранить свое имение до реставрации монарха. Мне приходилось слышать, что то, чем он занимался, было опаснее солдатской жизни и требовало большей изворотливости. Будучи убежденным роялистом, он разыгрывал из себя пуританина, чтобы таким образом сохранить дом для потомков. Мне нетрудно представить себе, как он это проделал. Каждый раз, когда он поднимал глаза к высокому сводчатому потолку с широкими дубовыми балками или когда его взгляд падал на генеалогическое дерево, нарисованное над большим камином, он должен был напоминать себе:
«Если бы не моя отвага м выдержка во имя всеобщего благополучия, мы бы потеряли все это». Да, военные традиции семьи были всем известны. Ли до недавнего времени был военным, а сын моей бабушки Арабеллы от первого брака — Эдвин, нынешний лорд Эверсли — до сих пор оставался на службе. Его жена Джейн и их сын Карлтон — которого все звали Карлом, чтобы отличать от дедушки Карлтона, — жили в Эверсли, который, собственно, был владением Эдвина, хотя дед и считал его своим. Это неудивительно, ведь он годами управлял имением и, во всяком случае, сохранил его, никто не имел больших прав на Эверсли. Дедушкин отец — генерал Толуорти — прославил себя в деле защиты монархии. Я вспомнила, что и Бо некоторое время находился в армии. Это было во время мятежа Монмута, как он однажды рассказал и, кажется, был весьма доволен этим. Даже дед Карлтон тогда воевал на стороне Монмута, хотя он не был профессиональным военным и воевал в силу своих особых причин.
Все это вселяло уверенность, что генерал Лангдон будет чувствовать себя как дома.
За столом в тот день были Карлтон с Арабеллой, жена Эдвина — леди Эверсли с юным Карлом, Присцилла и Ли, я и Дамарис. Кроме того, приехал наш сосед из поместья Грассленд — Томас Уиллерби и его сын Томас-младший, который был годом или двумя моложе меня. Томас Уиллерби недавно овдовел. Его брак был очень счастливым, и он до сих пор не мог оправиться от потери. Моя мать тоже глубоко переживала смерть Кристабель Уиллерби, так как та до замужества была ее компаньонкой, а после осталась хорошей подругой. Теперь в Грассленде был еще один ребенок Уиллерби — грудная девочка. Ей еще не было года, и ее звали Кристабель — в честь матери, которая умерла, произведя девочку на свет. Присцилла приняла близко к сердцу трагедию семьи Уиллерби, и они стали нашими постоянными гостями. Она настояла на том, чтобы опекать маленькую Кристабель, и Салли Нуленс — наша старая няня, и Эмили Филпотс, которая была горничной при детях, обе были заняты заботой о ребенке. Что касается Томаса Уиллерби, он был настолько благодарен моей матери, что его глаза наполнялись слезами, стоило ему взглянуть на нее. Он был очень сенттаюнтален.
И дед, и бабушка очень тепло приняли генерала Лангдона, и в течение четверти часа разговор за столом вертелся вокруг армии. Затем Присцилла произнесла очень четко, как, я знаю, она говорит о вещах, всецело занимающих ее мысли:
— Мне кажется, что довольно Эндерби-холлу пустовать. Нет ничего хорошего в том, что в доме никто не живет.
— Верно, — подхватил Томас, всегда готовый поддержать ее, — он отсыревает. Домам необходимо, чтобы в них жили.
— Такой милый старый дом, — сказала Джейн Эверсли, — хотя мне не хотелось бы там жить. У меня мурашки бегут по телу каждый раз, когда я прохожу мимо.
